«Во вторник вечером зрительный зал театра Маунт-Моррис в Гарлеме был переполнен. Показывали спектакль “Поверженный бурей”. Играли сцену пожара, и вдруг по зданию разнесся возглас “Пожар!” Он был повторен трижды. Лица многих зрителей заметно побледнели, однако представление продолжилось, что несколько их успокоило, и паники удалось избежать… Луи Айслер указал на юношу по имени Фрэнсис Маккаррон, проживающего в доме № 2446 по Четвертой авеню, как на зачинщика беспорядков, и патрульный и полицейский Эдмистон взяли его под стражу… Судья Уэлд на месяц отправил его в тюрьму на острове Райкерс» (17).
Нарратив о «пожаре в переполненном театре» общественность подхватила не сразу. Спустя время нарратив был упомянут в письменном мнении судьи (а впоследствии – Верховного судьи) Оливера Уэнделла Холмса-младшего в 1919 году. Так сформировалась ассоциативная связь между нарративом и публичной персоной. Нарратив начал понемногу набирать популярность в 1930-е годы, а в дальнейшем стал по-настоящему вирусным.
На протяжении 1930-х годов постепенно укоренилась идея о том, что Великая депрессия стала итогом эпидемии «необдуманных заявлений» лидеров общественного мнения, которые, казалось, подзабыли о том, какое психологическое воздействие могут иметь подобные высказывания (18). Хотя известные люди, казалось бы, очень хорошо должны были отдавать себе в этом отчет. В итоге возник новый нарратив: поскольку лидеры мнений чересчур опасались того, что их слова могут напугать людей, общественность заподозрила их в склонности к транслированию ложного оптимизма. Иначе говоря, Джон К. Паблик полагал, что лидеры общественного мнения стремились излучать оптимизм, а слушателям самим следовало приводить высказываемые ими самоуверенные идеи в соответствие с реальной картиной. Несложно заметить, что в подобной обстановке ожидания людей могут стать весьма нестабильными.
В соответствии с более ранним нарративом о панике, многие люди также трактовали события периода Великой депрессии как массовое бегство или панику. Наблюдая за тем, как другие пытаются убежать от депрессии, люди испытывали чувство страха, которое заставляло их делать то же самое. Это чувство страха всерьез овладело сознанием огромного количества людей. Профессор экономики Йельского университета Ирвинг Фишер в 1930 году писал: «Основная опасность заключалась не в тех условиях, в которых мы оказались. Страх, панический страх, который мог передаться от фондового рынка бизнесу, был гораздо опаснее. “Единственный мой страх – это страх бояться”, – вот слова смелого человека» (19).
Помощник мэра Бостона Джеймса Керли Томас Маллен в 1931 году выступил с подобным заявлением: «Я думаю, что страх как таковой – это единственное, чего нам нужно бояться» (20).
Позднее, в 1933 году, самом тяжелом за период Великой депрессии, президент Франклин Рузвельт в своей инаугурационной речи сказал: «Прежде всего, позвольте мне заявить о том, в чем я твердо убежден: единственное, чего мы должны бояться, это самого страха – безымянного, беспричинного, неоправданного ужаса, который сводит на нет все наши усилия, и мы продолжаем отступать, а не двигаться вперед» (21).
Томас Маллен не был знаменитостью в отличие от президента Рузвельта. Поэтому эта идея приобрела вирусную популярность именно после того, как была сформулирована Рузвельтом, и благодаря неоднократным повторениям она зазвучала убедительно. Эта формулировка идеи о страхе перед страхом как таковым на сегодняшний день, вероятно, является самой известной цитатой Рузвельта (22), и, по данным ресурса ProQuest News & Newspapers, в первом десятилетии XXI века о ней вспоминали даже чаще, чем в 1930-е годы.
Вирусные нарративы непросто контролировать, и последствия их распространения могут быть непредсказуемыми. Если утверждать, что все люди боязливы, и подчеркнуто при этом заявлять, что они должны проявлять смелость, в обществе может созреть некая патриотическая решимость побороть страхи. В то же время подобные призывы могут заронить в умы людей сомнение в том, что другие решатся отбросить свои страхи. Таким образом, заявляя о том, что проблема в том, что люди боятся, можно лишь усугубить ситуацию.