Нарративная практика. Продолжаем разговор

Если мы признаем, что любая жизненная история создается человеком, живущим в конкретной социальной и культурной среде, для нас становится очевидной тесная связь научных знаний и власти – главного механизма социального контроля в современной западной культуре. Когда я говорю, что знание и власть тесно связаны, я не повторяю, как попугай, знакомый припев «знание – сила». Я опираюсь на идеи и взгляды Мишеля Фуко, который показал, как обусловливают друг друга полученные за последние триста лет знания о человеке и практики власти, использующие эти знания для конструирования желаемой человеческой идентичности. Знания о человеке легли в основу представления о так называемой «норме», а современные практики власти породили дисциплинарные технологии приведения человека в соответствие этим «нормам» и, соответственно, воспроизведения этих «норм» в обществе. Вместе эти знания и практики образуют «нормирующие», или «нормативные», суждения. Нам как терапевтам важно понимать, как работают в человеческой жизни и отношениях эти суждения, что я сейчас и попытаюсь продемонстрировать, рассказав о трех случаях из своей практики.

Дианна

Дианну привели ко мне ее родители, Джо и Эллен, которые были в отчаянии: их очень беспокоило состояние дочери. Они рассказали, что Дианну уже несколько раз за последние восемнадцать месяцев госпитализировали, и два раза эти госпитализации были вызваны попытками суицида, а остальные связаны с тем, что родители очень сильно беспокоились по поводу безопасности Дианны. В больнице Дианна проходила лечение в связи с депрессией. Хотя она следовала предписаниям врачей и принимала прописанные лекарства, Джо и Эллен беспокоило отсутствие какого-либо прогресса. Не происходило ничего, что могло бы ослабить их тревогу по поводу отчаянного положения Дианны; и они сами не могли сделать ничего, чтобы ей помочь. Они рассказали мне, что, несмотря на госпитализации и лекарства, Дианна все еще погружена в себя, ее лицо ничего не выражает, она ничем не интересуется, практически все время она «вне зоны доступа». В результате они беспокоятся о ней еще больше и продолжают искать, что еще можно для нее сделать. Эллен плачет, Джо пытается ее утешить. Дианна, кажется, вообще не замечает этого – она где-то в своем пространстве, погружена в себя.

Я начинаю задавать Дианне вопросы о том, разделяет ли она беспокойство своих родителей относительно состояния ее жизни, и если да, то как бы она сама определила это беспокойство? Она отвечает односложно, и ее ответы практически ничего прямо мне не сообщают, хотя если посмотреть с другой стороны, сообщают очень много. Эти ответы очень формальны. Она явно оберегает себя, не доверяет мне. В начале встречи ее лицо ничего не выражает. У меня возникает ощущение, что Дианна оформляет свои ответы таким образом, чтобы не выдать себя и удерживать меня на расстоянии. Похоже, что мне не удается вовлечь Дианну в разговор, и я решаю поразмыслить об этом вслух и спросить Джо и Эллен, что бы мне могло помочь это сделать. Они отвечают, что тоже ничего не могут сделать, и что сейчас, наблюдая за тем, как Дианна отвечает на мои вопросы, я лишь чуть-чуть начинаю понимать, каково это – пытаться помочь Дианне. Похоже, она не доверяет ничьим попыткам приблизиться к ней. (Я не знаю, куда мне двигаться дальше. Я так, на всякий случай, открываю рот: а вдруг я скажу что-нибудь неожиданное и мудрое?…Но ничего не помогает. В этот момент я начинаю думать, что мне явно не хватает в моем кабинете настоящего терапевта.)