Один из ключевых штампов новой российской идеологии – «влияние страны в мире». В обычных ситуациях влияние прямо или косвенно конвертируется в национальный (государственный) интерес: влияют не ради самого влияния, но ради чего-то практически значимого. Это не отменяет пассионарности и национальной гордыни, однако всегда остается вопрос меры. Чаще пафос и гордыня нужны, чтобы мобилизовать массу на борьбу за интерес. «Патология» зашкаливает там и тогда, где и когда сутью активности становится удовлетворение гордыни, в то время как «реальный» интерес непоправимо страдает.
Слова «патология» и «реальный» здесь неслучайно взяты в кавычки. Идеократия, например, ничуть не менее правомерна, чем режимы шкурного интереса и функциональной рациональности – просто в ней другая «норма». И она всегда нарциссична: здесь положено любить Идею в себе, а не себя в Идее (хотя в жизни чаще наоборот). Но есть здесь и асимметрия. В СССР был тактический принцип: формулировка «это вопрос политический» оправдывала любой экономический абсурд и организационную дичь. Но в стратегии предполагалось, что новый строй победит также и в экономике, не говоря о рациональном знании и технологиях. Уже побеждает! Отсюда спутник, Белка, Стрелка и целый питомник космонавтов. Интеллектуально-духовное влияние в мире достигалось не только идеей справедливости, но и практическим оптимизмом, верой, что производительные силы уже завтра польются полным потоком и зальют всех по потребностям.
Смысл нынешней борьбы за «российское влияние» резко редуцирован и сводится в основном к уровню и тону переговоров. Влияние в чистой риторике: как мы с ними разговариваем – и как они позволяют себе разговаривать с нами. Даже не с нами, а с нашим вождем и его уполномоченными, коих всего-то один-два.
Пропаганда внедряет в народ идею с красивой аллитерацией «Обама чмо», а потом та же самая пропаганда с упоением в бою вещает, как два лидера встретились в кулуарах саммита и беседовали час (!) вместо 20 минут. Доминирующая символика: кто куда и к кому приехал, по чьей инициативе состоялся телефонный разговор. В более общем виде: с кем страна в лице вождя «разговаривает на равных». Проблемы начинаются, когда ради символического и более чем условного «влияния» жертвуют влиянием реальным. И интересами, вполне понятными и считаемыми в терминах прямых потерь и упущенной выгоды.
Страна как распластанный богатырь с булавой, у которого атрофируется органический функционал: экономика, технологии, знание и культура, системы жизнеобеспечения. «Тело без органов» (Делез и Гваттари в буквальном смысле). Еще удается как-то потрясать доспехами. СССР не только пугал, но и реально влиял на ситуацию в мире, в том числе идеями на экспорт – всей твердостью своей «мягкой силы». Всемогущество нынешней России больше в ее собственном воспаленном воображении, а остатки влияния поддерживаются экспортом нефти и страха – больше предложить нечего.
Нарцисс «идеален», только пока он идеалистичен, а потому нуждается в особой политической онтологии. Прагматика и расчет резко спускают на землю, а на земле нарциссы не живут.
Модернизацию, инновации и экономику знания с человеческим капиталом можно замерить и исчислить. В итоге все равно Счетная палата приходит в Сколково. В этом плане у духовности, скреп, идентичности, традиции, морали и совести есть неоспоримое преимущество: они бестелесны и не поддаются калькуляции. Эти ценности ничего не стоят, ибо бесценны, а значит, их можно продавать за так и даже с наваром для себя (политическим и не только). Но это огромная цена для страны, бросающей дела и впрягающейся в одну работу – гордиться собой в прошлом и начальством в настоящем без надежд на будущее, хотя бы мифических.
Все эти новые, неведомые народу слова отдают смысловым вакуумом. У нас проблем с идентичностью больше, чем у других
Похожие провалы с ценностями. Первое сочинение Минкульта про основы культурной политики помимо странных идей отметилось сплошным негативом. В этой «апофатической культурологии» было все на отрицании: Россия не Европа (не Азия, не Запад, не Восток); традиционные ценности – это когда Ярославна не мастурбирует на шесте за кокс; государственная политика – это когда чиновник сам пресекает «вредное» и отказывает в финансировании «малополезному».