Нарушая правила (СИ)

— Простите? — Крис неподражаемо вскинул бровь одновременно с лёгким изумлением и недоверием.

— Презервативы есть? И ещё… Вы с парнями трахаетесь или только с девушками? Если что, туалет как раз освободился. Вон там.

Хань опять молил кого-то там на небесах о боли, но напрасно. Крис Ву трахался исключительно с девушками, Хань его совершенно не возбуждал в качестве сексуального партнёра, зато заинтересовал своим «неадекватным» поведением. Более того, классическая ситуация «случайные попутчики» в самом деле здорово сближала и способствовала откровенности. Почти всю дорогу до Парижа Хань неторопливо рассказывал сокращённую историю собственной жизни и представлял, что слушает его вовсе не случайный попутчик, а талантливый студент по имени Ким Чонин. Рассказывал, как у него случился бурный роман с собственным учителем музыки в школе, что ему тогда было пятнадцать, как Чонину. Только учителя звали Чжан Исин, а не До Кёнсу. И этот школьный роман ничем не отличался от мексиканского школьного романа Чонина, даже закончился точно так же — неофициальной версией об изнасиловании учителя и переводом Ханя в другую школу, чтобы замять дело окончательно.

Наверное, Ханю следовало сделать некоторые выводы. Сам он так прокололся только раз и сразу всё уяснил для себя. Чонин этим же похвастать не мог, потому что отмочил на Кубе то же самое снова. И приударил за преподавателем уже в колледже. Наука явно не пошла ему впрок. По крайней мере, так сказал Крис после того, как выслушал Ханя.

Когда они прибыли в Париж, взять одно такси на двоих не смогли — им требовалось ехать в разные части города, но Хань нацарапал на салфетке номер телефона своих родителей.

Крис позвонил через неделю и сделал предложение, от которого Хань не смог отказаться. Ещё через неделю Хань — вместе с Крисом, разумеется — покинул Францию, чтобы больше не возвращаться.

Их ждал чуть неприветливый и всегда как будто немного замёрзший в пространстве и во времени Монреаль. И ждала их толпа студентов в академии искусств. Студенты могли жить спокойно, потому что Хань отныне играл только по правилам.

В Монреале всё равно не существовало Ким Чонина, а значит, не существовало ни одной причины, чтобы нарушать правила.

Больше никогда.

Спустя годы, которым полагалось излечить

Монреаль, Канада

(Сочельник)

Он старался не замечать вывески, не думать и не вспоминать. Как будто это было в его силах. А потом, когда в один из зимних вечеров в дверь их с Крисом квартиры позвонили, Хань уже знал, кого увидит на пороге. Именно этого он и боялся в последние дни.

Именно этого.

— Простите, кажется, я… — Гость осёкся, едва заметил Ханя. Его глаза Ханю нравились по-прежнему — в них он снова видел терпение и твёрдость, спокойствие. Ким Чонин оставался всё тем же уверенным в себе человеком, как и несколько лет назад, когда был студентом, когда Хань увидел его впервые.

Крис легко сложил два и два, аккуратно снял с вешалки тёплое пальто, просочился мимо Чонина и бесшумно закрыл дверь. Хань горестно вздохнул, поскольку совершенно не ощущал себя готовым к беседе.

Не с Чонином.

А Чонин молча стоял у двери и неторопливо разматывал белый шарф, посыпая пол вокруг себя неспешно тающими снежинками. Хань жадно шарил взглядом по его лицу, пытался понять, что за эти годы в нём изменилось, а что осталось прежним. Потом Хань не выдержал — подошёл к Чонину и сам стянул шарф с его шеи, скомкал в руках, не зная, куда его девать и одновременно не решаясь освободить руки.

— Шапка в Монреале — необходимость, носил бы… И ты странно смотришься со светлыми волосами, — тихо сообщил первое, что пришло в голову, Хань.

— Тебе не нравится? — Голос у Чонина остался всё тем же — низким, чуть приглушённым… соблазнительным и похожим на музыку. Он вновь — спустя годы — будил музыку в Хане, заставлял воскреснуть желание сочинять, создавать мелодии, играть… Этот голос сломал внутри Ханя все замки и запоры, стронул лавину воспоминаний, которые смяли его сознание. Почти смяли. Хань отчаянно цеплялся за реальность и продолжал всматриваться в лицо Чонина. Широкая и по-мальчишески озорная улыбка его добила.

— Сильно изменился, да? И ты всё никак узнать меня не можешь?

Хань помотал головой. Говорить он пока не мог — голос не слушался.

— А ты почти тот же… Я больше не твой студент, Хань, — тихо, но твёрдо напомнил Чонин. — И, честно говоря, я надеялся, что ты будешь ждать меня. Или ты думал, что я так легко сдамся? Что забуду тебя, стоит лишь сбежать подальше? А ещё… Хань, ты самая настоящая свинья. Ты даже не сказал, что тогда… тогда это было в последний раз. Ничего не говори, я тоже дурак, мог ведь догадаться, но всё равно… Ты должен был сказать.

— Чтобы ты всё испортил? Своё будущее — в первую очередь? — сипло выдохнул Хань, продолжая вглядываться в смуглое лицо. Кажется, черты стали ещё резче и строже, чем в прежние годы, и складка выразительных полных губ — ещё твёрже. В облике Чонина теперь отчётливо проскальзывали властность и требовательность. Почти как… — Ты теперь тоже преподаёшь?

— И как ты только догадался…