Нарушая правила (СИ)

Хань вздохнул, удобнее перехватил нож и поднёс руку к лицу, чтобы откинуть волосы со лба. Тут же зашипел и тихо выругался, потому что луковый запах остро шибанул прямо в глаза, выбивая слёзы.

— Чёрт…

И Чонин выбрал именно этот миг, чтобы нарисоваться у двери домика на сваях.

Хань запустил его внутрь, часто моргая при этом и даже не смахивая крупные слезинки с кожи. Сердито фыркнул в ответ на вопросительный взгляд и буркнул, отложив в сторону снятые очки:

— Луковый суп.

— А-а-а… — протянул Чонин. — Давай помогу.

Через пять минут дружно ревели оба над разделочной доской и парой несчастных луковиц. Хань ревел хотя бы не зря, потому что нарезал лук ровно, а вот у Чонина выходило вкривь и вкось, так что Хань с чистой совестью отправил его в ванную — приходить в себя и смывать усталость после тренировки.

Закончив с луком, Хань ополоснул руки и постоял пару минут у раковины, рассматривая бегущую из крана воду. В голове медленно складывалась схема из его будущих поступков. Когда же Хань представил себе окончательный вариант того, что собирался сделать, закрутил вентиль, вытер руки и двинулся в ванную. Неторопливо разделся, поглядывая на стоявшего под тёплой водой за тонкой пластиковой перегородкой Чонина, после чего забрался внутрь и обхватил Чонина за пояс.

— Как будто вечность тебя не видел… — пробормотал Чонин, тронув его лицо ладонями, и наклонился, чтобы поцеловать. Хань с энтузиазмом ответил на поцелуй, бросил руку на затылок Чонина, не позволяя останавливаться и отстраняться. Затем провёл руками по смуглой коже и надавил на плечи. Спустя минуту Чонин стоял на коленях и вопросительно смотрел на него. Хань медленно убрал влажную длинную чёлку с его лба, откинул волосы назад и тоже опустился на колени. Задумчиво коснулся ладонью груди, по которой струилась льющаяся на них сверху вода, провёл пальцами по твёрдому животу и прочертил невидимую линию на левом бедре — почти до колена.

— Хань…

— Ш-ш-ш…

Хань подался вперёд, чтобы найти губы Чонина собственными. Целовал откровенно, не сдерживаясь, жадно и неаккуратно, покусывал и посасывал язык Чонина, задыхался, но не позволял прервать поцелуй. Ладонью он всё смелее водил по смуглому бедру, чтобы через минуту уверенно обхватить пальцами твёрдую плоть, сжать мягко, но с нужной силой, ощутить сначала губами низкий стон и только после — услышать.

Хань приподнялся на коленях и придвинулся ближе к Чонину. Правой рукой держался за его шею и продолжал терзать полные губы поцелуями, а левой рукой торопливо и небрежно подготавливал себя. Чонин хотел помочь, но Хань оттолкнул его руку, прикоснулся к его члену и направил в себя. Опустился Чонину на колени он одним резким движением и не смог удержаться от стона, поморщился и обхватил Чонина за шею уже обеими руками, тесно прижавшись к нему. Мышцы внутри бессильно пульсировали вокруг члена, и эта пульсация отзывалась дрожью во всём теле. Хань задыхался, жадно ловил губами тёплый влажный воздух, всё сильнее прижимался к Чонину и не хотел ждать.

— Хань…

Он мотнул головой, плавно приподнялся и резко опустился вниз, снова, ещё раз. Он сразу выбрал довольно быстрый темп. Чонин сжал его бёдра ладонями, но не мог в полной мере замедлить или ещё как-то помешать ему двигаться. Прямо сейчас скорость и степень жёсткости выбирал только Хань. Он выбрал тот самый предел, когда до грани, разделяющей секс и кое-что иное, почти ничего не остаётся. Он с силой насаживался на член Чонина и радовался, что даже сам не мог разобрать, где на его лице капли воды, а где — слёзы. Он хотел боли, ждал её, молил о ней. И просил у кого-то там — высоко и далеко в небе, чтобы эта боль осталась единственной в его жизни. Потому что любая боль проходит. Со временем. И тогда, вместе с этой болью, пройдёт и то, что он чувствовал к Чонину, и то, что чувствовал сам Чонин — к нему.

Если эта боль будет единственной в его жизни, вместе с ней исчезнет и память о Чонине. Когда-нибудь. Или эта память превратится из болезненной кровоточащей раны в гладкий и почти незаметный шрам. Точно такой же, каким стал много лет назад Чжан Исин.

Хань утопил неуместную горькую улыбку в новом поцелуе, замер, чтобы лучше распробовать губы Чонина на вкус и запомнить… Хотя что же это он?! Зачем запоминать? Но Хань продолжал целовать Чонина, чтобы не улыбаться, не сравнивать их двоих, пусть они и оказались так похожи друг на друга. Оба когда-то влюбились в своих учителей, оба добивались благосклонности взрослых, будучи ещё детьми в их глазах, оба были пойманы, и обоих обвинили в преступлениях, которых они не совершали, потому что так проще всем вокруг. Хань раньше не знал, как лучше рассказать об этом Чонину, ну а теперь и смысла в этом не осталось.

Он знал, что нужно играть по правилам. Знал с самого начала. Ведь если правила нарушить, всё закончится ничем. Как сейчас.

Ухватившись за плечи Чонина, Хань принялся вновь двигаться — резко и быстро. Он больше не сдерживался: в голос стонал, всхлипывал, бросал себя навстречу смуглому телу и приходил в ярость от смеси из восхищения и недоумения в тёмных глазах Чонина.