Брюки Ханя вместе с трусами улетели в сторону двери через пять минут, и он зажмурился, ощутив на себе тяжесть тела Чонина. Быстрые пальцы пробежались по его бокам, груди и поддели ткань на плечах. Чонин медленно вёл ладонями по его плечам, спускал рубашку к локтям, скользил пальцами по предплечьям, пока не добрался до запястий и не обхватил их, крепко прижал к простыням и прижался сам к Ханю всем телом. Губами тронул щеку, потёрся кончиком носа и согрел лёгким поцелуем уголок рта.
Хань машинально поёрзал, потому что возбуждение отзывалось обременительной тяжестью в самом низу живота, захлёстывало горячими волнами, внезапно прокатывающимися по телу, — они заставляли Ханя вздрагивать и замирать в предвкушении. И он отчётливо ощущал реакцию Чонина как на собственное обнажённое тело, так и на заметную дрожь. Чонин вообще любил, когда Хань остро воспринимал все его действия. Чувственность Ханя заводила Чонина на счёт «раз» и заставляла забывать обо всём на свете.
Хань недовольно закусил губу, когда Чонин вдруг отстранился. Он медленно сел и потянул к себе ногу Ханя.
— Только не это…
Поздно. Горячие губы согрели выступающую косточку с внутренней стороны правой ноги. Чонин мягко целовал кожу на лодыжке, заставляя Ханя жмуриться от удовольствия и забавно шевелить пальцами на ступне.
— Но тебе нравится, — прищурившись, прошептал Чонин и повёл пальцами по голени — от лодыжки к колену. Он терпеливо повторял очертания выпуклых мышц на ноге, гладил нежную кожу на сгибе, а потом согревал ладонью внутреннюю сторону бедра.
— Это… слишком долго, — выдохнул Хань, не сводя глаз с Чонина и отслеживая каждое его движение. Про «слишком долго» Хань сказал чистую правду, потому что уже весь горел, и ничто не могло это скрыть.
— Пускай, — пробормотал Чонин, коснувшись губами его колена. — Зато как ни с кем.
Это тоже была чистая правда. Как ни с кем. Хань не представлял, что творилось у Чонина в голове, но это могла быть и ревность, и просто неуверенность в будущем. Хотя сейчас это ничего не значило — Хань не рискнул бы расспрашивать Чонина и что-то рассказывать сам.
Губы Чонина медленно скользили от колена к лодыжке, согревая кожу рваными выдохами или быстрыми поцелуями. Хань задыхался от удовольствия и активно шарил рукой под подушкой, наконец нащупал то, что искал, и протянул Чонину с требовательным видом. Тот спрятал улыбку, замаскировав её закушенной губой, но белый тюбик взял.
Хань удовлетворённо вздохнул, ощутив прикосновение прохладного от смазки пальца, и перевёл взгляд на Чонина, вздрогнул, встретив взгляд ответный. Чонин пристально смотрел на него, продолжая ласкать лёгкими касаниями кожу между ягодиц. Он как будто впитывал в себя все реакции Ханя, последствия каждого своего действия. Это смущало ещё больше, чем обычно.
Хань невольно чуть опустил веки, едва в нём оказался палец. Под внимательным взглядом он облизнул губы, смял руками простыни и, сделав судорожный вдох, затаил дыхание. Чонин добавил второй палец и наклонился, тронув головку члена Ханя губами — едва ощутимо, как будто случайно задел. Но он никогда ничего не делал случайно — с Ханем. Горячее дыхание опалило чувствительную кожу в паховой складке, влажное прикосновение языка заставило Ханя вздрогнуть и острее ощутить внутри мягкие поглаживания. Чонин без спешки вёл языком по коже, рисуя широкую влажную линию.
Хань тихо застонал, всё-таки прикрыл глаза и чуть выгнулся. С трудом вновь открыл глаза, попытался приподняться на локтях, но рухнул обратно, потому что Чонин свободной рукой провёл по его члену, прикоснулся им к собственной щеке и легонько потёрся. Даже если бы Хань попросил его прекратить эти пытки… Хань всхлипнул от прикосновения губ — одновременно мягкость и уверенность. И кончиком языка от основания к головке, повторяя рисунок из вен.
— Чон… ин… — задыхаясь, поторопил Хань.
Чонин сунул под него подушку и подтянул ближе к себе, огладил ладонями бёдра. Хань медленно развёл ноги пошире, наблюдая за Чонином из-под полуопущенных век. Он видел, как у Чонина заметно потемнели глаза, как меж полных губ стремительно промелькнул кончик языка, и ладони сами легли на колени Ханя, чтобы пройтись по внутренней стороне бёдер до самого паха и обратно. Руки у Чонина были крупными и шершавыми, грубоватыми, но всегда чистыми, с коротко и ровно обрезанными ногтями. А ещё они были горячими, всегда — горячими.
Эти горячие руки накрыли ягодицы Ханя, сжали до сладкого упоения и неторопливо раздвинули. Хань зажмурился и вновь затаил дыхание, едва ощутил лёгкое трение у растянутого входа. Чонин входил в него с бережной осторожностью, словно это происходило в первый раз. Заполнял его собой со сводящей с ума медлительностью.
Хань распахнул глаза, когда его губы согрело неровное дыхание. Тронул ладонями смуглое лицо, провёл пальцами по скулам, щекам, повторил контур губ и поцеловал. Руки сместились на шею, на плечи, скользнули по груди, а после Хань крепко ухватился за бока Чонина — прижимал к себе и чуть впивался пальцами в мышцы.