Нарушенные клятвы

Существование Лео придало мне сосредоточенности и целеустремлённости.

В последнее время я позволяю своим врагам расслабиться. Воспринимал их как раздражение. Неудобство.

Какое-то время мы с Бьянки стояли на шаткой почве. Улыбались друг другу за столом, зажимая спусковой курок под ним. Наше перемирие, мягко говоря, непрочное.

Но он никогда не представлял угрозы — до тех пор, пока не послал людей в квартиру Лайлы. Неважно, что он сделал это из любопытства. Если он будет настаивать на этом вопросе или затаит необоснованную обиду, он умрет за это решение.

А еще есть Дмитрий. Мой двоюродный брат, который хочет то, что принадлежит мне по праву. Он представляет угрозу для Лео — потому что он увидит в Лео угрозу для себя. Я должен перестать откладывать неизбежное и убить его.

Я не тянул с принятием решения. С тех пор, как был нанесен удар по первому складу, я знал, что должно произойти. Но я не был готов использовать ресурсы или рисковать необходимыми людьми, чтобы сделать охоту на него приоритетом.

И это не будет милосердная смерть. Это будет жестокая демонстрация того, чего стоит перейти мне дорогу. Предупреждение о том, что то, что я делаю с семьей, ничто по сравнению с тем, как я буду обращаться с кем-либо другим.

Лайла не произнесла ни слова с тех пор, как за Григорием и Романом закрылась дверь. Она смотрит на меня, как на незнакомца. Но с обжигающим напряжением, которок мне знакомо.

Я встаю и подхожу к барной тележке в углу кабинета. Я наливаю щедрую порцию водки в хрустальный бокал, затем смотрю на Лайлу.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

Она нерешительно приближается, теребя подол рубашки, которая ей слишком велика. Интересно, принадлежит ли она ее парню.

— Еще даже нет восьми.

Я осушаю стакан одним глотком, наслаждаясь жгучим вкусом, когда он стекает по моему горлу и обжигает желудок.

— Я приму это как отказ.

Лайла подходит еще на шаг ближе.

— Сейчас нам безопасно уйти?

В ее голосе звучит надежда. Наивность. Это разжигает во мне новую вспышку ненависти к себе.

Мои люди беспокоятся о том, что она и Лео будут здесь.

Она не хочет быть здесь.

И я… я, черт возьми, не знаю, что делать или говорить.

Я выбираю честность.

— Мир — небезопасное место, Лайла. Ты смотрела новости в последнее время? Убийства, грабежи, войны и голод? — Я снова наполняю свой бокал. — Я пахан семьи Морозовых. Я работаю с важными людьми. И у меня много могущественных врагов. Это означает, что покинуть особняк никогда не будет безопасно.

Ее лицо бледнеет, россыпь веснушек на щеках резко контрастирует с белой кожей. Она одета небрежно, в джинсы, которые ей пришлось подтянуть на талии. Ее волосы не расчесаны и растрепаны, и на ней нет никакой косметики. Она совсем не похожа на танцовщиц и моделей, с которыми я трахался последние годы.

И когда она прикусывает нижнюю губу, мне приходится отвернуться, чтобы унять свою эрекцию.

Лайла Питерсон все еще влияет на меня, и это неприятное осознание. Раньше я думал, что в основном подростковые гормоны и трепет свободы делали ее такой неотразимой. Она была невинной, но особенной и входила в короткий список людей, рядом с которыми я чувствовал себя спокойно.

Она опускается в кресло, где раньше сидел Григорий, ее пальцы впиваются в подлокотники до тех пор, пока они не становятся белоснежными.

— Но… Те люди, которые были в моем здании, разве они не…

— Они мертвы. Но они работали на кое-кого, кто сам не делает грязную работу. На кое-кого, кто очень даже жив. И даже если бы это было не так, всегда будут другие угрозы.

— Что ты хочешь сказать?

Я делаю глоток водки.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

Лайла не поворачивается ко мне лицом. Ее взгляд прикован к книжному шкафу справа, скользящему по рельефным корешкам Толстого и Пушкина.

— Ты в мафии.

— В Братве. Есть разница.

— Я не думаю, что разница заключается в том, что они не нарушают закон или не убивают людей?

Я почти улыбаюсь, но в этой ситуации нет ничего забавного. — Нет.

Лайла выдыхает, и это выходит немного неуверенно.

— Вообще-то, я бы не отказалась от водки.

Она выглядит побежденной, ее плечи опущены и согнуты внутрь. Рубашка, которая на ней надета абсолютно целомудренна. Она спадает на одном плече, едва держась, но ничего не показывает. Меня мучают воспоминания обо всем, что находится под ней.

Я хочу поцеловать ее.

Эта мысль внезапно приходит мне в голову, когда я наливаю еще немного водки во второй стакан. Она злится на меня, и у нее есть на это полное право, и я хочу знать, издаст ли она все еще тот тихий стон, если я прикоснусь губами к ее горлу.

Я протягиваю ей стакан. Затем, впервые с тех пор, как я унаследовал этот кабинет, я сажусь сбоку от стола, ближе к двери.

Лайла залпом выпивает водку, морщась от вкуса. Выражение ее лица выглядит так, словно она только что съела лимон, и мне снова приходится приложить усилие, чтобы сдерживать улыбку.