Нарушенные клятвы

Я слегка улыбаюсь Вере, прежде чем выйти из гостиной. Она не отвечает мне тем же, но и не хмурится, что я бы назвала прогрессом.

Горничная ждет меня с пальто в прихожей. Я надеваю его и благодарю ее, прежде чем выйти на холод. Ветер щиплет мои голые ноги, жестокий, не имеющий вообще никаких преград. К счастью, нас ждет машина, выхлопные газы вырываются сзади в пустоту ночного воздуха.

Я устраиваюсь на пассажирском сиденье, пока Ник регулирует водительское. А потом мы несемся прочь от поместья к главным воротам.

— Кто обручился?

— Леонид Беляев.

— Он работает на тебя?

— Да.

— Я бы не стала приглашать своего босса на вечеринку.

В полутемной машине трудно сказать, но мне кажется, Ник улыбается.

— Сомневаюсь, что он ожидает моего появления.

— Тогда зачем мы туда едем?

— Ты сказала, что тебе скучно.

— Мне показалось, что ты собирался ехать без меня.

— Я солгал. — Ник опускает стекло, чтобы поговорить с охранником у ворот.

Металлическая дверь открывается, и мы снова трогаемся в путь, проносясь по темным дорогам.

Я должна спросить его, как прошли дела в Филадельфии. Безопасно ли возвращаться, когда разберутся с Дмитрием. Но вместо этого я говорю:

— Как твоя мама назвала Лео? Вр-ник?

— Vnuk?

— Верно. Что это значит?

Ник колеблется, прежде чем ответить.

— Внук. Это значит «внук».

Я сглатываю.

— Оу.

Через несколько минут мы подъезжаем к каменному дому. Он не такой большой, как поместье Ника, но все равно впечатляет. Ник выходит из машины первым. Люди в форме уже заполонили машину, буквально падая на колени в попытке помочь Нику.

Я бы отнесла Ника к категории уверенных, но не наглых мужчин. Не уверена, что его эго не достигает размеров России, когда он видит благоговение на лицах дюжины мужчин. Возможно, это часть традиционного уважения к пахану. И я предвзята. Но я думаю, что это влияние Ника. То, как он себя ведет, делает его человеком, с которым хочется быть рядом.

Он в игнорирует людей, бросая ключи одному парню со шквалом ругательств на русском, я полагаю, это предупреждение не повредить машину. Но затем он оказывается рядом со мной, кладет руку мне на поясницу. Каким-то образом этого легкого прикосновения оказывается достаточно, чтобы согреть все мое тело, несмотря на мороз.

— Жаль, что никто еще не заметил, что ты здесь, — говорю я, пока мы идем к входной двери.

Звук смеха Ника доносится до меня, когда я с каждым шагом обретаю уверенность в своих каблуках. Гладкий бархат трется о мою кожу, когда я иду, как ласковый любовник.

При нашем приближении, словно по сигналу, открывается входная дверь. Доносятся музыка и голоса.

— Держись поближе ко мне.

Я поднимаю взгляд на Ника. Теперь в выражении его лица нет и следа веселья. Я смотрю на другую его версию, более грубую и безжалостную, чем мужчина, который оставляет следы поцелуев на моей коже и шепчет грязные слова. Который учит Лео карточным играм и играет с ним в парке.

Он ведет меня через парадную дверь в помещение, которое по сути является бальным залом. Бальный зал, битком набитый мужчинами в смокингах и женщинами, увешанными драгоценностями в дополнение к своим маскарадным платьям.

Ни один человек не пропускает появление Ника.

Наступает ощутимая тишина, которая отражается даже от живой музыки, играющей в углу. Такое ощущение, что на нас направлен невидимый прожектор, горячий и яркий.

Я остаюсь рядом с ним, как и просил Ник. Я могу сказать это каждый раз, когда он представляет или упоминает меня. Глаза того, с кем он разговаривает, устремлены в мою сторону, оценивающие и часто сбитые с толку. Лица женщин наполнены похотью, а мужчин — ревностью.

Весь разговор ведется на русском. Я развлекаю себя тем, что наблюдаю за людьми — наблюдаю, как быстрый поток речи течет мимо, как река, в которой я не могу искупаться, потягиваю шампанское из бокалов, которые разносят вокруг.

В конце концов, я отхожу в туалет. Он находится рядом с бальным залом, к нему легко добраться, и он такой же показной. Здесь нет ничего темного и старого. Ванная комната отделана мрамором и кремовой плиткой, сверкающей до ослепительной яркости.

Я мою руки, когда в туалет заходит миниатюрная блондинка. Я изучаю ее в зеркале. Ее макушка едва достигает моего плеча. Все в ней нежное и кукольное, вплоть до прилизанной прически и шелкового платья. Вместо того чтобы зайти в одну из кабинок, она просто проходит мимо них, проверяя каждую дверь, чтобы убедиться, что там никого нет и они пусты.

Дурное предчувствие скручивается у меня в животе, пока я продолжаю наблюдать за ней в зеркале. Я закрываю кран и вытираю руки одним из модных полотенец.

Она поворачивается и медленно приближается ко мне, как к раненому животному. Затем шепчет что-то так тихо, что я сомневаюсь, что поняла бы это, даже если бы это был английский.

Я поднимаю и опускаю плечо.

— Я не понимаю.

Блондинка делает глубокий вдох. Бросает встревоженный взгляд на дверь.

— Он жесток? — спрашивает она чуть громче, чем раньше. Я едва улавливаю слова, прежде чем они уносятся прочь, как листья, танцующие на ветру.

Я смотрю на нее в замешательстве.

— Жесток? Кто?