Вскоре он начинает двигаться как одержимый, его рот оказывается на её горле, и он безумно толкается ей навстречу. Трение невероятно. Его естество достигает того же места внутри неё, которого касались его пальцы. Именно это место Эовин старается раздразнивать больше всего, и она резко вскрикивает всякий раз, когда их тела встречаются. Все её внимание сосредоточено на нарастающем жаре внутри, отдающемся в каждом дюйме её тела.
Чувствуя, что её возбуждение усиливается, Грима просовывает руку между их телами и принимается ласкать её нежную плоть, заставляя её вскрикнуть. Медленное нарастающее чувство, которое она испытывала прежде, превращается в стремительно разгорающееся пламя в её венах, всё быстрее и быстрее проносящееся через неё. Она содрогается в его руках, выплёвывая проклятия и мольбы низким от наслаждения голосом, который почти невозможно разобрать. Сбиваясь на отчаянные мольбы, он толкается снова и снова, всё сильнее и сильнее. Он с тысячу раз произносит её имя, его голос становится всё напряжённее, пока, наконец, не срывается и у неё внутри не разливается жар. Эти ощущения ошеломляют её, и что-то в ней самой надламывается, отправляя её на вершину, которую она не могла себе представить прежде. Крепко обхватывая его дрожащими ногами, она кричит, чисто и пронзительно. Когда наслаждение угасает, Эовин прижимается к нему, вцепившись в его шею.
Он лежит под ней и, тяжело дыша, прижимается в поцелуе к её горлу.
— Вот так, милая принцесса, — бормочет он, гладя её по щеке. — Вот так. Вот то наслаждение, в котором тебе было отказано… В котором тебе больше никогда не будет отказано.
Это приятная мысль, и на мгновение Эовин представляет, как они с Гримой делят постель, и его горячий и жаждущий рот прикасается к ней, стоит лишь попросить. Но если их застукают, это принесёт горе им обоим; и несколько мгновений удовольствия и утешения не стоят того вреда, что они могут причинить, если она допустит повторение сегодняшней ночи.
Вместо ответа она утыкается лицом в его шею и притворяется, что рассвет никогда не наступит.