Нарушитель спокойствия

Ночь была теплой, и она надела летнее платье – то самое сине-коричневое, эффектно обтягивающее грудь, в котором навещала его в Бельвю и которое всегда считала его самым любимым нарядом. Но поскольку ближе к ночи могло похолодать, она прихватила легкую меховую накидку и сейчас несла ее, перекинув через руку. Эта накидка была еще одной головной болью для Уайлдера. Несколько лет назад он купил ее жене в подарок на день рождения, перед тем увидев такую же на плечах одной из девушек в офисе. Но та офисная девчонка умела элегантно носить подобные вещи – драпируясь в них, как в просторную шаль, – а Дженис этим умением не обладала. С того момента, как она в разгар празднования устремилась к большому зеркалу в прихожей и стала позировать перед ним в обновке («Ах, какая прелесть, Джон…»), он понял, что она никогда не сможет носить ее правильно: накидка перекручивалась и болталась у нее на локтях, как пучок веревок, и с каждой ее попыткой что-то изменить становилось только хуже.

– Мы уходим, Томми, – пропела она уже от двери. – Ложись спать, как только закончится передача. И никакого баловства сегодня, договорились?

– Зачем было приплетать сюда Боргов? – спросил он в лифте.

– Сама не знаю. Просто надо было о чем-то говорить, чтобы он не заметил, как я нервничаю.

Новое кафе по соседству с их домом было сродни тому, в котором Билл Костелло расписывал ему достоинства Анонимных алкоголиков, но этот вечер оказался еще более драматичным.

– Дайте мне определиться, – сказала она подоспевшему к их столику официанту-пуэрториканцу. – Пожалуй, я возьму ваш дивный вишневый торт-суфле и кофе со сливками – сливок побольше. Вы гарантируете, что торт самый свежий?

Официант не смог ответить на этот вопрос и, обливаясь потом, смущенно застыл перед ними с блокнотиком в руке.

– Один кусок вишневого торта и два кофе, – сказал ему Уайлдер.

– Боже, – простонала Дженис еще до того, как официант удалился за пределы слышимости, – кто-нибудь в этом городе еще говорит по-английски?

– Тише…

– Да-да. Вечно забываю, как изменился Нью-Йорк в последнее время. Все изменилось. Но сейчас не об этом. Начну издалека. В прошлую пятницу был звонок из школы. Оценки Томми снизились по всем предметам, а два из них он вообще завалил. Они собираются оставить его на второй год, Джон. Он не перейдет в седьмой класс вместе со сверстниками, и при такой учебе у него мало шансов когда-нибудь поступить в колледж. Но это еще далеко не все.

Она извлекла из своей сумочки упаковку косметических салфеток, взяла сразу несколько штук и прочистила нос.

– Извини, – сказала она. – Я знала, что непременно расплачусь.

Ему ничего не оставалось делать, как потянуться через влажный пластиковый стол и взять ее за руку.

– Послушай, Дженис, тут не из-за чего расстраиваться. Для подростков такие сбои – это обычное дело. Можно записать его в летнюю школу. Видела бы ты мои оценки, когда я был в его возрасте!

– Ну да, и ты потом блистал в Йеле, не так ли? Ты сделал удивительную, выдающуюся карьеру, не так ли? Да, зарабатываешь ты неплохо, спорить не буду, но с каких пор главным мерилом успеха является… ох, извини, извини, не позволяй мне срываться. Это все оттого, что я так…

– Ладно, успокойся.

– Я так одинока, Джон, и не с кем посоветоваться, когда возникает проблема. Я бы сама пошла к психоаналитику, если бы верила, что из этого выйдет толк… О, спасибо, официант, все хорошо. И торт вполне свежий – видимо, приготовлен этим утром… Спасибо, это пока все.

– Миссис хочет чего-то еще?

– Нет, я только сказала… – Она закрыла глаза и прошептала сквозь стиснутые зубы: – Боже, боже…

– Пока нам больше ничего не нужно, – отчетливо произнес Уайлдер, и официант с растерянной улыбкой удалился.

– Но это было только начало, – продолжила она. – Это было на прошлой неделе, и звонили из офиса директора. А вчера был еще один звонок, на сей раз от школьного психолога.

– От кого?

– От их психолога. Теперь в школах ввели такую должность. Он не захотел говорить по телефону и попросил меня прийти к нему, что я и сделала. Думала, это снова об оценках, и отчасти так оно и было, но дальше оказалось хуже, гораздо хуже. Он сказал… ох, Джон, он сказал, что Томми эмоционально неустойчив, и посоветовал показать его психиатру. Как можно скорее.

Уайлдер когда-то давно – кажется, на уроке естествознания то ли в церковной школе, то ли в колледже – узнал, что втягивание яичек у самцов млекопитающих – это естественная реакция, призванная защитить репродуктивные органы в опасных или просто неприятных ситуациях, например продираясь через густой, достающий до бедер подлесок в джунглях. Он не был уверен, что все правильно понял – а когда он вообще правильно понимал учителей? – но само по себе объяснение выглядело убедительным. Как бы то ни было, именно это происходило с ним сейчас, прямо в кафе: его яички начали непроизвольно сжиматься, подтягиваясь вверх.

– Что значит «эмоционально неустойчив»?