Нарушитель спокойствия

– Это выражается в агрессивном, асоциальном поведении, – сказала она. – У него совсем нет друзей. В последнее время он дважды – а может, и трижды – внезапно выдергивал стулья из-под сидевших на них мальчиков, и те получали травмы – одному даже пришлось делать рентген позвоночника.

Говоря это, она аккуратно нарезала свой торт сочными дольками, а потом подцепила одну из них ложечкой, но на полпути к ее рту та развалилась, упав на платье; и эта микрокатастрофа, в дополнение к рентгену чьей-то спины, спровоцировала новый приступ рыданий.

– Детский психиатр? – переспросила Памела. – Тебе не кажется, что это уже чересчур?

– Я и сам так подумал сначала. Сходил в школу и лично встретился с тамошним психологом, затем попытался потолковать по душам с Томми, но все без толку. Нет смысла отрицать: он действительно угрюм и замкнут. Дженис говорит, что мне следует больше времени проводить дома, и я считаю, что в этом она права.

– Значит, ты считаешь, что она права? А я думаю, что это просто эмоциональный шантаж.

– Как это так?

– Ох, Джон, ты просто невыносим. Неужели ты думаешь, что она до сих пор не догадалась о твоей связи на стороне? За все это время?

Она резко села в постели – но не с намерением напасть на Уайлдера, как ему в первый миг показалось, а чтобы погасить окурок, чуть не прожегший простыни.

– Иногда ты меня поражаешь своей способностью тонко чувствовать и вникать в суть вещей, а иной раз бываешь таким тупым и наивным, как… как черт знает что. Ну конечно же, ей все известно. И если она не спросила обо мне напрямик, значит это часть ее стратегии.

– Да, я наивен, – согласился он. – Надо быть очень наивным, чтобы рассчитывать на твое понимание в подобных ситуациях.

– Ну да, вот только я заметила, что для женатых мужчин это обычное дело. Тот же Фрэнк Лейси в свое время замучил меня историями о своих семейных дрязгах.

Это было уже плохо. Если она начала сравнивать его с Фрэнком Лейси, вечер мог закончиться плачевно. Уайлдер поднялся с постели, накинул махровый халат, подаренный ему Памелой на Рождество, и в момент прикосновения халата к телу его озарила свежая мысль.

– Давай-ка сменим тему, – сказал он. – Давай вообще не будем разговаривать. Предлагаю петь.

– Петь?

– Да. Если есть в мире что-то, что я знаю еще лучше, чем старые фильмы, так это старые песни. Разве я тебе этого не говорил? Погоди, надо устроить все в лучшем виде.

Он зашел в ванную комнату, быстро ополоснул лицо, причесался перед зеркалом и расправил отвороты халата. Теперь он был готов.

– Ты готова? – крикнул он. – Тогда включай свет, сейчас будет мой выход.

Дождавшись щелчка выключателя, он распахнул дверь ванной и двинулся к ней через комнату, пританцовывая и напевая:

Колумб открыл Америку,
Гудзон открыл Нью-Йорк,
Франклин открыл электроток,
А Эдисон лампочку первым зажег,
Маркони открыл радиосигнал
И над волнами морскими послал.
Но нет открытий важней с того дня,
Когда я внезапно открыл тебя,
А ты открыла меня.

– Шикарно! – сказала она, закончив смеяться и хлопать в ладоши. В процессе представления она сидела неподвижно, обхватив руками колени, как маленькая девочка, а теперь лицо ее восторженно сияло. – Ты даже пел хорошо. То есть ты не просто попадал в мелодию, ты по-настоящему пел.

– Чему тут удивляться? – сказал он, держась на достаточной дистанции, чтобы она не могла услышать, как сильно колотится его сердце. – Не зря же я солировал в церковном хоре.

– Получилось типа облегченно-игривой версии Эдди Фишера, – сказала она, – или чуток остепенившегося Фреда Астера. Я требую продолжения концерта! Повтори свой выход из ванной и спой еще что-нибудь.

– Нет, так не пойдет. Секрет успеха любого артиста состоит в умении вовремя остановиться. Кроме того, мне уже пора… сама понимаешь. Пора домой.

– Тогда обещай, что непременно споешь мне в следующий раз.

– Запросто. У меня в репертуаре миллионы песен.

Он грузно присел на край постели и уперся взглядом в свои стоящие на полу ботинки. Должно быть, он выглядел очень несчастным даже со спины, потому что руки Памелы вскоре нежно обвили его торс, а пальцы начали теребить волосы на его груди.

– Бедненький, – сказала она. – Я знаю, ты очень переживаешь из-за своего сына.

– Нет, дело не в этом. Это… черт, ты ведь сама понимаешь. Надо возвращаться домой.

А возвращение домой означало долгую поездку в метро вместе с потерянными и побитыми жизнью ночными обитателями города, – поездку, во время которой ему будет нечем заняться, кроме как вспоминать давние ночи в компании простой и славной девчонки Дженис Брейди, с любовью говорившей о Бруклинском мосте и статен-айлендском пароме, – и все это потому, что «Колумб открыл Америку» была самой лучшей из множества песен, которые помогли ему покорить сердце Дженис Брейди.