Буфет действительно нашелся на первом этаже, и Уайлдер приобрел блок «Пэлл-Мэлла». Затем достал из нагрудного кармашка собственную ручку, написал на блоке: «Для Чарли, с огромной благодарностью» — и присовокупил к этому свое имя.
— Ну вот, — сказал он. — Где тут лифт психиатрического отделения?
— Джон, что это значит?
— Не твое дело. Но это важно.
— «Палата для склонных к насилию»? — переспросил лифтер. — Здесь нет палаты с таким названием.
— Возможно, это неофициальное название, — сказал Уайлдер, — но я имею в виду палату на седьмом этаже.
— В любом случае я не могу вас туда доставить. Сегодня не день посещений.
— Я не посетитель, я… Короче, доставьте это в палату, отдайте копу у двери и скажите ему, что это для Чарли. Сделаете?
— Да, это я могу.
И дверь лифта затворилась.
— Сукин сын наверняка прикарманит сигареты, — проворчал Уайлдер. — А если все же передаст копу, тот заберет их себе. Надо было настоять и подняться туда лично. Я должен был действовать решительнее.
— Джон, оно того не стоит. Ты ведь понимаешь, что это не имеет значения?
— Нет, имеет. Такие вещи как раз имеют значение, вот и все.
Когда же они, пробравшись через все коридоры и приемные, наконец вышли на свежий прохладный воздух Первой авеню, Уайлдер выдохнул: «Ого!» Потом он сказал: «Боже мой!»
Была вторая половина ясного сентябрьского дня, и никогда прежде воздух улицы не казался ему таким сладостным. Высокие здания устремлялись в синее небо; меж ними кружили и планировали голуби; чистенькие автомобили и такси проезжали мимо, перевозя здравомыслящих, невозмутимых людей, которые здраво и невозмутимо занимались делами этого большого мира.
— Я припарковался за углом, — сказал Борг. — Доставлю тебя домой в момент. Джон? Что еще на этот раз?
Уайлдер остановился, чтобы прочесть надпись на извлеченном из кармана клочке бумаги: «Генри Дж. Спивак, врач», а ниже адрес и телефонный номер.
— Ничего, — сказал он, разжимая пальцы; бумажка, вертясь, опустилась на пыльный асфальт. — Ничего. Это не имеет значения.
Глава третья
«Загородные владения» Уайлдеров представляли собой дощатое бунгало и земельный участок в пол-акра на западном берегу Гудзона, в пятидесяти милях вверх по реке. По соседству располагались такие же хибарки, а прикрытием от посторонних глаз служили густые заросли кустов и деревьев с трех сторон дома и высокий, грубо сработанный забор с четвертой, что и создавало столь ценимое ими уединение. Неподалеку находилось озерцо, пригодное для купания.
Но самой лучшей, самой вдохновляющей частью загородной поездки была езда как таковая, когда они пересекали мост Джорджа Вашингтона и долго катили по трассе, любуясь пасторальными пейзажами. Что же касается прочих радостей семейного отдыха, то здесь их ожидания никогда не оправдывались в полной мере.
— …Между прочим, это мое любимое время года, — говорила Дженис, — когда воздух снова становится свежим после летней жары. Еще лучше будет через несколько недель, в пору осеннего разноцветья — все эти золотые, оранжевые, красные тона, — но и сейчас лес выглядит чудесно.
— Мм, — отозвался Уайлдер.
После его вчерашнего возвращения домой из больницы Дженис очень много говорила — в основном лишь ради того, чтоб избежать тягостного молчания, поскольку Джон был неразговорчив: только потягивал бурбон и смотрел из окна на улицу либо с некоторым изумлением озирал многочисленные полки, плотно забитые книгами.
— Пожалуй, — произнес он сейчас, сделав над собой усилие. — По мне, так нет отдыха лучше, чем просто валяться на одеяле посреди лужайки.
Томми на заднем сиденье молчал с момента отъезда из дома и только раз за разом вбрасывал новенький мяч в бейсбольную перчатку-ловушку; на голове его было кепи «Нью-Йорк янкиз». В этом сезоне «Янкиз» с большим отрывом лидировали в Американской лиге, а Томми предпочитал болеть за победителей.
— Как нам лучше поступить, чемпион? — обратился к нему Уайлдер. — Сначала искупаемся, а потом побросаем мяч или сначала мяч, а потом купание?
Уже в следующий момент он пожалел о том, что употребил слово «чемпион». Обычно он использовал это обращение — наряду с «ловкачом» или «здоровяком» — только при каких-то семейных неурядицах (к примеру, наутро после громких ночных перебранок с женой, понимая, что мальчик не спал и все слышал), стараясь сгладить ситуацию этаким панибратством. И он знал, что Томми это знает.
— Без разницы, — сказал Томми. — Мне все равно.
И гладкий асфальт продолжил стелиться под колеса их машины.
Так вышло, что они начали с игры в мяч, а между тем Дженис, в широкополой шляпе, занялась прополкой овощных грядок.