Нас ждет Севастополь

— А какие возможности упустили мы недавно, — уже с досадой сказал Петров. — Вы знаете, что на Эльтигенском плацдарме создалось трагическое положение. После сорокадневных боев десантники, обессиленные, переутомленные, голодные, решились на отчаянную попытку прорваться по суше и соединиться с десантом под Керчью. Ночью они прорвали боевые порядки противника и к утру заняли южную окраину Керчи и гору Митридат, господствующую над городом. Для немцев это явилось полной неожиданностью, они растерялись. Мы должны были воспользоваться этим. Для этого необходимо было десанту на Керченском полуострове перейти в наступление, надо было также высадить десант прямо в порт. Но получилось не так. С Керченского плацдарма в наступление пустили только два батальона. Успеха они не добились и через несколько часов прекратили атаки. В порт для поддержки эльтигеновцев, овладевших горой Митридат, высадили только один батальон восемьдесят третьей бригады морской пехоты. На вторые сутки противник повел на Митридат наступление крупными силами. Десантникам, не имеющим оружия и боеприпасов, пришлось оставить высоту. С большим трудом удалось эвакуировать остатки десанта. А могло все быть иначе. Да, иначе… Всю жизнь буду краснеть перед командиром эльтигенского десанта генералом Гладковым.

— Но почему так получилось? — вырвалось у Громова.

— А все потому же. Надо не только желать наступать, но и уметь наступать. Вы убеждаете меня, что надо в качестве ударной силы использовать морские бригады: дескать, моряки — это бесстрашные ребята, имеют боевой опыт. А я спрошу вас: в этих морских бригадах много ли моряков? В вашей бригаде, к примеру, моряков осталось не более десятой части, а девять десятых это люди неопытные, на кораблях не служили, зачастую даже необстрелянные, впервые море видят. Какие же это моряки?

Громов смутился. Командующий прав — не те люди теперь в бригадах морской пехоты. Правда, живы традиции. Но традиции традициями, а умение воевать так просто не дается.

Петров отпил из кружки несколько глотков чаю и, щуря близорукие глаза, чуть улыбнулся:

— Мне помнится, Георгий Павлович, вас оставляли в академии преподавателем тактики. Вы тогда не дали согласия.

— Было такое, — подтвердил Громов.

— Кое-кто считает, что вам уже тесно в бригаде. Может быть, вам следует поработать в моем штабе. Примете участие в разработке предстоящей операции в Крыму. Как смотрите на это?

Предложение было столь неожиданным, что Громов растерялся. Некоторое время он не знал, что сказать в ответ. Видимо, командующий затеял разговор о неудачах крымских десантов для того, чтобы «прощупать» его.

После некоторого раздумья он сказал:

— Товарищ командующий, ваше предложение заманчиво, но я хотел бы просить вас оставить меня в бригаде. Моя бригада — это моя родная семья, я хочу с ней вступить на крымский берег и освобождать святыню моряков — Севастополь. После освобождения Севастополя делайте со мной что хотите.

Петров пожал плечами:

— Не неволю. Однако подумайте… Насколько мне известно, вы воевали на Малой земле, в плавнях, не имели возможности отдохнуть ни одного дня. Думаю, что вы переутомились.

Сегодня напишу приказ о вашем отпуске на две недели с завтрашнего дня. Такая возможность есть. На передовой затишье, бригада в резерве, и в ближайшие недели ничего существенного не произойдет. Ваша семья где?

— В Сочи.

— Великолепно. Отпуск проведете в кругу семьи, вдали от фронта. А может, хотите в дом отдыха? У моряков выпросим путевку.

Опять Громов задумался. Заманчиво получить отпуск, побыть с семьей. Но почему командующий вдруг так раздобрился? И повышение в должности сулит, и отпуск дает. Почесывая в задумчивости бороду, Громов сказал:

— Против отпуска не возражаю. Но не знаю, удобно ли в такое время…

— Надо полагать, что своим заместителям вы верите и можете положиться на них.

Громову показалось, что Петров произнес эти слова с ехидцей, и быстро отозвался:

— Своим офицерам я верю.

— Тогда можете со спокойной совестью ехать в отпуск. За себя можете оставить начальника штаба. Я знаю его.

— Можно и его, — согласился Громов. — Вяловатый он только. — Подумав, повторил: — Исполнительный, но безынициативный.

Петров прищурил глаза и, не сводя с полковника взгляда, заявил:

— Не инициативный, говорите. А почему? Разрешите, Георгий Павлович, теперь мне высказать замечания в ваш адрес. Ваш начальник штаба безынициативен по вашей вине, я знал его не таким. Вы подмяли его под себя, сделали исполнителем ваших указаний — и только. Мы знаем, что Громов — человек властный, обладает большой волей. В бригаде только он командует, остальные офицеры слепые исполнители его приказов и указаний.

«Это же неправда, все не так», — хотел воскликнуть Громов, но сдержался, только насупился и стал кусать правый ус.