Нас ждет Севастополь

— Партизаны извещены об этом. Командиру Новороссийской морской базы дано указание выделить в ваше распоряжение сторожевой катер. Он ждет вас в Анапском порту. Смотрите на карту — в этой точке высадитесь, там вас встретят партизаны. По возвращении явитесь ко мне с докладом. А может быть, утром я сам буду в Анапе.

Вольфсону он ничего не говорил. Видимо, с ним все было обговорено раньше.

— После обеда вас отвезут на легковой машине в Анапу. Вопросы ко мне есть?

— Номер катера? — спросил Глушецкий.

Полковник назвал помер и фамилию командира катера. Глушецкий немного огорчился — фамилия командира была незнакомой, а хотелось бы пойти к крымскому берегу на корабле Виктора Новосельцева. Ведь это он в прошлом году доставлял разведчиков в Крым, ему хорошо знакомо место высадки. Видимо, Виктор выполняет другую задачу. Глушецкий еще не знал, что Новосельцев тяжело ранен.

— А что это за комитет «Свободная Германия»? — спросил Глушецкий. — Чем он занимается?

Вольфсон сносно владел русским языком и обстоятельно ответил на вопрос.

— Мы уже сейчас думаем о будущем Германии. Это должно быть свободное демократическое государство. Уцелевших фашистов будем судить. Кто должен управлять страной? Те, кто активно воевали с фашизмом. А их много. Задача комитета сплотить этих людей. Большую работу проводим в лагерях военнопленных. Разъясняем пленным солдатам и офицерам, что такое фашизм, куда Гитлер ведет Германию. Наши люди есть в гитлеровской армии — и здесь, на фронте, и в Германии.

Вольфсон говорил спокойно, уверенно. В его голосе, движениях не чувствовалось нервозности, свойственной некоторым людям, отправляющимся на выполнение опасного задания.

Будь сейчас Вольфсон в гражданской одежде, он выглядел бы симпатичным парнем. Широколицый, с гладко зачесанными светлыми волосами, высоким лбом, голубыми глазами, в которых светится доброжелательность и доброта, он вполне походил на русского человека.

В комнату вошел лейтенант и доложил, что машина подана.

— Хорошо, — сказал полковник и поднялся. — В путь-дорогу, друзья. Желаю успеха.

Он пожал обоим руки, обнял. В дверях полковник задержал Глушецкого и сказал:

— Вы полностью доверяйте Карлу. Он надежный человек, проверен нами. Крепок, как настоящий коммунист.

— Я еще не коммунист, — обернулся Вольфсон. — Но на пути к тому, чтобы стать им.

— Верю в это, — сказал полковник.

Вольфсон надел шинель и шапку советского солдата. Они сели рядом на заднее сиденье. Несколько минут ехали молча. Но когда стали подъезжать к развилке дорог, одна из которых вела в госпиталь, Глушецкий сказал:

— Карл, давай завернем на несколько минут в госпиталь.

Там работает моя жена. Не виделся с ней почти год.

— Какой разговор, — живо отозвался Вольфсон. — Понимаю.

Машина въехала в расположение госпиталя.

— Подожди меня, Карл, — сказал Глушецкий, вылезая.

Галя стояла около госпитального автобуса и о чем-то разговаривала с шофером. Глушецкий издали окликнул ее и побежал навстречу, чувствуя, как от волнения колотится сердце.

4

В марте полковник Громов вернулся в бригаду.

Фоменко не обнаружил разочарования или недовольства. Несмотря на то что Громов нередко одергивал его, подавлял своим превосходством, Фоменко уважал и даже любил его. Он не отдавал себе отчета, почему любил. Возможно, потому, что сам не имел тех качеств, которые были у полковника. У иных людей это вызывает зависть, иногда черную, а у других, как у Фоменко, любовь и уважение. Сам не жесткий по характеру, Фоменко ценил в Громове непоколебимость, твердость духа, умение владеть собой в любой обстановке, быстро принимать решения.

Когда в комнату вошел Громов и, улыбаясь, пробасил: «Приветствую, мой друг», Фоменко бросился ему навстречу, обнял с радостным восклицанием:

— Георгий Павлович! Как я рад…

Громов тоже обнял его, потом отступил на шаг.

— Ну-ка, посмотрю, какой стал. — Одобрительно кивнул и сказал: — Выглядишь молодцом. Слышал, хорошо справлялся с командованием бригадой. Рад этому. Откровенно говоря, я недооценивал тебя. Жил бок о бок, но не я, а генерал Петров разглядел в тебе командира. — Он сделал тяжелый вздох. — В укор мне…

«Чего это он сразу самокритикой занялся?» — удивился Фоменко, польщенный, однако, оценкой Громова.

— Мне кажется, — сказал он, жестом приглашая полковника садиться, — у вас не было оснований быть недовольным мною, я четко выполнял все ваши распоряжения.

— Вот именно — распоряжения, — поморщился Громов.

Они сели на стулья около письменного стола друг против друга. Громов принялся набивать табаком свою трубку.