Нас ждет Севастополь

— Мне говорили, что вы иногда злоупотребляете властью. Вы, конечно, знаете приказ Верховного Главнокомандующего о разведке, какие условия надо создать разведчикам. А Громов кормит разведчиков одной пшенкой, называет их дармоедами: дескать, не привели «языка» — питайтесь одной пшенкой. Что было бы, если бы я последовал вашему примеру? Не взяли десантники Керчь, за это буду давать им одну пшенную кашу до тех пор, пока не выполнят приказ о взятии города. Как вы думаете, к чему бы это привело?

Громов беспокойно заерзал на стуле, крякнул, но опять промолчал.

— Говорят, вы невзлюбили одного комбата и относитесь к нему придирчиво. Оскорбительно относитесь к командиру роты разведчиков, к некоторым штабным работникам, в частности к капитану Игнатюку. Правильно я назвал фамилию?

— Так точно, — выдавил из себя Громов и подумал: «Ах, вон откуда ветер дует. Все тот же Игнатюк. Надо же!»

Командующий усмехнулся, отодвинул пустую кружку.

— Так-то вот, Георгий Павлович. Можно сказать, что завтрак наш прошел под знаком обмена любезностями. Только я сохранил внешнее спокойствие, а вы, как вижу, отреагировали более болезненно…

Вид у полковника и в самом деле был не таким, как в начале завтрака. Борода разметалась, глаза потемнели, от нахмуренных бровей на переносье образовалась глубокая морщина.

Командующий встал, поднялся и Громов.

— Отдохнуть вам надо, — сказал Петров, протягивая на прощание руку. — Не отказывайтесь от отпуска. То, что высказал в ваш адрес, — это не мое мнение, а тех, кто докладывал мне. А я не всем докладчикам верю.

Выйдя из кабинета командующего, Громов решил сразу ехать в бригаду.

Всю дорогу он раздумывал:

«Командующий говорит, что я властный, что в бригаде только я командую. А как же иначе? Да, я за единоначалие. В армии так и должно быть. Значит ли это, что я подмял всех, лишил инициативы? С этим не согласен. Когда надо, советуюсь с офицерами. Ленин говорил о коллегиальности так: обсуждение сообща, а ответственность единолична. У нас бывает, правда, наоборот. Сам решит, а ответственность в случае неудачи свалит на других. Но я ведь так не поступаю. За все действия бригады беру ответственность на себя. Если даже командир батальона допустил ошибку, то перед начальством свыше отвечаю я. А с комбата я сам спрошу, и строго спрошу. Мне власть нужна не ради власти, а ради того, чтобы делать, пользуясь своей властью, все для разгрома гитлеровских захватчиков, для победы. Почему ликвидирован институт комиссаров? Для того чтобы укреплять единоначалие… Иван Ефимович говорил со мной откровенно… Но каков мой Игнатюк! Все у него на подозрении. Даже меня заподозрил. Сигнализирует, прохвост».

2

Отпуск полковника Громова затянулся. В Сочи он заболел воспалением легких и его положили в госпиталь. В бригаде кто-то пустил слух, что Громова назначают командиром дивизии, поэтому он в бригаду не вернется.

В эти дни пришел приказ о присвоении звания подполковника начальнику штаба Фоменко, который исполнял обязанности командира бригады. Некоторые офицеры расценили это как признак того, что Фоменко будет утвержден командиром.

Да и Фоменко в эти дни переменился. Появилась резкость в движениях, в голосе прорезались властные нотки. Появляясь в батальонах, «распекал» офицеров за упущения. Объявив смотр вещевого имущества, он лично в каждой роте проверил наличие шинелей, бушлатов, сапог, ботинок, котелков, фляг. Увидев, что у какого-нибудь матроса шинель или обувь не по росту, он вызывал командира батальона и в его присутствии «давал прикурить» командиру роты. Закончив смотр вещевого имущества, новый командир бригады принялся за пищевой блок.

Пожалуй, верным было замечание генерала армии Петрова о том, что Громов подмял под себя Фоменко. Теперь Фоменко выпрямился, расправил плечи, офицеры бригады находили выдвижение Фоменко правильным. А командир первого батальона капитан Ромашов, который считал, что Громов придирается к нему больше, чем к остальным, признался Глушецкому, когда тот пришел в батальон:

— Мне Фоменко нравится больше, чем Громов. Чересчур самонадеян был полковник, подавляя всех своей мощью. В его присутствии я чувствовал себя, как ученик перед грозным учителем. А ведь не так должны складываться отношения между начальником и подчиненным. Помнишь командирское занятие в Сочи перед отправкой на фронт? Тогда Громов заявил, что я неправильно решил поставленную им задачу. Ну и что из того? Я еще не уверен, правильно ли оценил полковник мое решение. Одно дело решать тактическую задачу, другое — в жизни, когда столкнешься с противником. Мой батальон неплохо воевал на Малой земле, в плавнях, а полковник все равно придирался ко мне, не представил к награде, не аттестовал на звание майора. А другие комбаты уже майоры, получили ордена.