Нас ждет Севастополь

– Я согласен с Добрецовым, – заявил сержант Третьяков, зачисленный в роту недавно с пополнением. У него было узкое загорелое лицо с глубокими морщинами на лбу и под глазами. – В батальоне, в котором я служил, из-за одного труса погиб целый взвод, была отдана противнику высота. Труса мы расстреляли прямо на поле боя. Зайцева надо было расстрелять так же во время разведки, чтобы другим неповадно было.

– Так он же убежал, – насмешливо заметил кто-то.

Третьяков не ответил на реплику, а только сердито метнул строгими глазами на разведчиков и сел.

«Резко говорят, – подумал Глушецкий. – Неужели приговорят к расстрелу?»

Поднялся Гучков. Ткнув пальцем по направлению Зайцева, он резко и презрительно проговорил:

– Вот он стоит перед нами, как пленный. Посмотрите, какой жалкий этот лев с заячьей душой… Думаю, что у каждого из нас скребет на сердце, глядя на него. Я, например, думаю: «Не доведи, боже, стоять мне перед товарищами в таком виде». Слушай, Зайцев, чувствуешь ли ты, что совершил подлое дело? Отвечай! – уже повелительно крикнул он.

Зайцев поднял голову и опять опустил.

– Мне нет оправдания, – чуть слышно произнес он. – Но я прошу пощадить меня.

– Слышали? – повернулся Гучков к разведчикам. – Он сам себя осудил, но он просит пощады. На войне, брат, не щадят. Нет! Да и сам посуди, за что тебя щадить?!

«И этот скажет расстрелять», – подумал Уральцев, удивляясь резкости суждений выступающих.

– Но, – Гучков многозначительно помолчал, – расстрелять проще всего. С этого труса надо снять шкуру. Но душу губить его пока не следует. В штрафную роту отдавать тоже нет смысла.

– Правильно, – живо откликнулся Байсаров и вскочил. – Я тоже был трус. Ужасный трус был. Почему? Сердце закалки не имело. Стрелять меня надо было? Да? Кому польза? Раньше я на небо смотрел из глубокого колодца. Поэтому мало видел. Зайцев тоже смотрит из колодца. Чего ему видно? Ничего не видно. Надо, чтобы увидел. Тогда хороший воин будет. Еще орден получит.

И он сел, смущенно улыбнувшись. Это была его первая речь, и он сам удивился, что довольно складно говорил по-русски.

Встал Трофим Логунов. Он посмотрел на Зайцева тяжелым взглядом своих темных глаз с желтоватыми белками и с презрением сморщил рябоватый нос.

– Тельняшку, паразит, носит, а сам того не знает, что раз надел полосатую морскую душу, то должен быть таким, как все моряки. Я предлагаю стянуть с него тельняшку, а дать обыкновенную нижнюю рубаху. Пусть знает, что она не для прилику дается. Добрецов и Третьяков предлагают расстрелять. Я с ними не согласен. Подумаешь, прокуроры какие! Можно подумать, что у них вместо сердца булыжник, обросший ракушками. Случается с человеком, что душа в пятки уходит. И со мной бывало. А теперь парень оклемался. Слышали, что он сказал Гучкову? Давайте проверим его еще разок. Ежели он опять струсит, то я сам его прямо на передовой ухайдакаю. Тогда будет не жалко. А тельняшку пока снимем. Возражений нет? Снимай, Зайцев.

Не поднимая головы, Зайцев снял тельняшку и надел гимнастерку на голое тело. Логунов взял тельняшку и передал старшине.

Слово попросил Гриднев. «Интересно, что он скажет? – насторожился Глушецкий. – Как батя предложит, так и решат. Его ребята любят».

Гриднев подправил левой рукой успевшие отрасти пышные усы, а правой снял шапку и прокашлялся.

– Уважаемые судьи, дорогие друзья, – начал он. – Мы решаем сегодня судьбу человека. Надо быть мудрыми. В нашей МТС, помню, произошел однажды такой случай. Тракторист Никита Симак спалил трактор. Директор МТС, конечно, разозлился и передал дело прокурору. Тот пришил парню вредительство и собирался укатать его в тюрьму лет на пяток. Узнал об этом секретарь райкома и заступился за человека. Этот Никита, надо сказать, рос сиротой, был молчаливый и тихий парень, но работящий. Еще до того как сгорел трактор, секретарь райкома познакомился с ним и понял, что он за человек. Посоветовал секретарь прокурору не отрывать Никиту от земли, а директору МТС приказал «проработать» Никиту на собрании трактористов. Сам приехал на собрание. Было Никите! Товарищи свои не хуже прокурора крыли. До слез проняли. Зато, скажу вам, после этого лучшего тракториста в МТС не было. Через год его выдвинули бригадиром тракторной бригады. К чему я это вспомнил? Сообразите сами. Есть такая русская пословица: в кремне огня не увидишь, пока по нему обухом не ударишь. Для Зайцева таким обухом является наш суд. Посмотрим, какую искру он даст. Может, кремешек окажется крепеньким, а может, рассыплется, как простой песчаник. Хорошо Байсаров сказал о глубоком колодце, из которого виден только кусочек неба. Ты, Зайцев, запомни его слова. Байсаров как-то сказал мне, что у узбеков есть такая пословица: называться человеком легко, быть человеком труднее. Глубокий смысл заключен в ней. Ты, Зайцев, вдумайся в нее. Мы не расстреляем тебя, мы даже не выгоним тебя из разведки в стрелковую роту, но мы от тебя потребуем стать настоящим человеком. Ты покрыт позором с головы до пят. Счищай его, да поскорее.

Он опять пригладил усы и сел, морщась от боли в ревматических ногах.