Читаем Нас ждет Севастополь полностью

– Ну, что вам сказать, боевые друзья? Вас не учить, вы все сами знаете. Не первый раз вам вступать в смертельную схватку с сильным и коварным врагом. Сейчас, когда придете свои корабли, соберите команды. Примите клятву, такую, как куниковцы давали перед высадкой на Малую землю.

Кто-то спросил:

– А текст клятвы нам дадите?

Бородихин отрицательно покачал головой.

– Не дам. Составляйте на кораблях. Пишите в ней те слова, которые вам подсказывает сердце.

Бородихин взмахнул рукой и громко, так, чтобы слышали все, сказал:

– Счастливый путь! Ни пуха ни пера!

И офицеры дружно ответили:

– К черту!

Все рассмеялись. Заулыбался и Корягин.

– По кораблям! – скомандовал он. – На берег не отлучаться, с корабля никого ив отпускать.

Новосельцев вышел вместе со Школьниковым.

– Да, – задумчиво протянул Новосельцев, – прямо в пасть врага.

– К черту в зубы, – подтвердил Школьников.

– После такого десанта американским и английским воякам стыдно будет. Мудрят со вторым фронтом, никак Ла-Манш форсировать не могут. А кораблей у них – уйма, много специальных десантных. У нас ни одного такого нет.

– А ну их… Они мастера чужими руками жар загребать!

Школьников нахмурился и вздохнул. Пройдя молча несколько шагов, он вдруг заговорил, торопливо, сбивчиво:

– Никогда не испытывал такого, как сейчас. Стыдно признаться. Все два с лишним года войны не думал о смерти, хотя каждый день рядом с ней хожу. Привык. А вот сегодня думаю о ней, и такое у меня появилось желание уцелеть в этом бою, так, чтоб даже не царапнуло. Всему виной, наверное, письмо Маргариты. Вчера получил. Просит сообщить об освобождении Новороссийска, пишет, что сразу же вернется туда. А самое главное – просит прощения за то, что так вела себя, пишет, что то была проверка временем, а теперь убедилась, что любит меня. Впервые написала «целую крепко». Это ведь любовь, Виктор.

– С норовом она, – заметил Новосельцев и подумал: «А моя Таня тоже такая».

– Это неплохо.

Новосельцев хлопнул его по плечу и весело сказал:

– А здорово, Володя, получится. Новороссийск возьмем, я женюсь на Тане, а к тебе приедет Маргариточка. И ведь это будет, пожалуй, через несколько дней.

Школьников опять задумался, сказал негромко:

– «Кому орден, кому слава, кому темная вода. Ни приметы, ни следа…»

– Да брось ты, Володька, ныть! – рассердился Новосельцев. – Комдиву доложу, что ты не в форме.

– Типун тебе на язык, – испуганно замахал руками Школьников. – Не вздумай в самом деле сказать. А то оставит дежурным по дивизиону. Это я сейчас. А там… Посмотришь, веселее меня не будет человека, когда в бой пойдем. – Он взял Новосельцева под руку и доверительно, понизив голос почти до шепота, сказал: – Когда-то война все же кончится. Пройдут годы, мы с тобой будем папами. Я привезу в Новороссийск своего сына и расскажу ему про Малую землю, как мы воевали. Увидит он руины и поймет…

– Руин не будет.

– Ах да, город восстановят, – спохватился Школьников. – Но памятные места останутся.

– Приедем вместе. Я тоже сына возьму с собой.

Они глянули друг на друга и рассмеялись.

– Размечтались…

У причала они разошлись. На прощание не обнялись, не пожали крепко руки. Это считалось нехорошей приметой.

Поднявшись па борт своего катера, Новосельцев спросил дежурного:

– На берегу никого нет?

– Все на месте.

– На берег никого не пускать.

Около носовой пушки сидели матросы. Радист Окальный бренчал на гитаре и тихо пел:

Да, час тяжелый наступилДля Родины моей.Молитесь, женщины, за нас,За ваших сыновей!

Эта песня у катерников появилась недавно. Пели ее на мотив старой песни «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…».

На корме около пустых стеллажей для глубинных бомб стояли рулевой Дюжев, комендор Пушкарев, кок Наливайко, моторист Бабаев. У всех веселые лица. Новосельцев услышал, как Дюжев говорил:

– Если ты, комендор, промажешь, то должен вдогонку снаряду спеть: «Вернись, я все прощу…»

Спустившись вниз, Новосельцев увидел в кают-компании парторга Ивлева и радиста Душко. Они готовили боевой листок.

– Этот номер отставить, парторг, – сказал Новосельцев, имея в виду боевой листок. – Срочно выпустить новый. Получен приказ о штурме Новороссийска. Соберите команду на палубу, я через несколько минут выйду.

– Есть собрать команду, – Ивлев бросился к трапу.

Когда команда выстроилась, Новосельцев поднялся на палубу. По лицам матросов Новосельцев понял, что они уже знают о предстоящем десанте. «Матросское радио работает быстро», – отметил он.

Подойдя к Пушкареву, которого вчера задело осколком и он стоял с забинтованной головой, Новосельцев спросил:

– В санчасть ходили?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Предлагали лечь в госпиталь?

– Предлагали. Но я доказал, что это ни к чему.

– Доказали?

– Раз я тут, значит, доказал.

– Разрешите, товарищ старший лейтенант, – обратился Дюжев, весело щуря глаза, – мы предлагали комендору посыпать на бинт цемент, а потом смочить водой. Затвердеет и будет отличный бронеколпак. Но он несознательный – не хочет.

Пушкарев покосился на него, но ничего не сказал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза