Население: одна

Не удержавшись, она выглянула. В темном ночном воздухе далеко разносился ритмичный хруст: где-то за поселком паслись коровы. Легкий ветерок, гуляющий в переулках между домами, погладил ее по коже. Она не видела ничего, абсолютно ничего, кроме искорок, которые вспыхивали внутри глазных яблок. Она стояла до тех пор, пока не начала дрожать; потом тщательно заперла дверь на засов и вернулась в постель. По пути в спальню она обо что-то ушибла палец – включать свет снова она не собиралась – и легла с чувством, что никакими кошмарами ее уже не напугать.

Вопреки ожиданиям, спала она хорошо. Сам сон не запомнился – только то, что он был приятный. Когда она встала, солнечный свет уже нарисовал на кухонном полу сетку, повторяющую решетку задней двери. Офелия нахмурилась. Задняя дверь? Она шарахалась ночью в темноте, чтобы запереть уличную дверь, и забыла про дверь в огород? Быть такого не может: дверь точно была заперта.

Она не помнила. Такое уже случалось: она думала, что закрыла дверь, а потом та оказывалась открытой; или, наоборот, вроде бы открывала, а потом выяснялось, что нет. Это началось давно, еще до того, как улетел Барто. Забывчивость ужасно раздражала ее; из-за нее она чувствовала себя глупо. Офелия встала и пошла искать предмет, о который запнулась ночью. Надо убрать его с пола, пока она и об этом не забыла.

На пути между уличной дверью (та была на засове – по крайней мере, хоть тут она не опростоволосилась) и дверью спальни не обнаружилось ничего, обо что можно было ушибить палец. Стулья аккуратно задвинуты под кухонный стол. Ничего… если только она не заплутала в потемках и не ушиблась о косяк двери своей прежней спальни. Но, будь это так, она бы нащупала рядом стену.

Она переводила взгляд с открытой кухонной двери на дверь спальни, с окна на окно, снова на стол со стульями. Все вещи были на своих местах. При свете солнца, когда ветерок доносил с огорода свежий утренний воздух, насыщенный ароматами зелени, сложно было поверить, что ночью происходило что-то неладное. Офелия принюхалась. Никаких странных запахов, хотя коровий дух еще не улетучился. Она открыла наружную дверь и увидела, что по улице тянутся дорожки из коровьих лепешек.

Она вынесла из сарая тачку и легкую лопату и все утро носила навоз в компостную канаву. Коровы вернулись на пастбище и как ни в чем не бывало мирно пощипывали траву. Собирать навоз с улиц оказалось куда проще, чем в траве; если бы коровы приходили в поселок каждую ночь, она могла бы каждый сезон удобрять все огороды свежим навозом и раз и навсегда решила бы проблему с топливом для рециклера. Конечно, ей не хотелось каждый день убирать навоз; ей не нравился запах. Она заполнила доверху компостную канаву, а остатки навоза отправила в рециклер; потом приняла душ, чтобы смыть с себя запах. В журнале она отметила, что ночью коровы зашли в поселок. Не сказать, чтобы важные новости, а все-таки событие. Она проверила погоду и увидела, что посреди океана собирается крупный шторм, первый в этом году. Это была опасность посерьезнее воображаемых пришельцев. Она набросала список дел, с которыми нужно разобраться, пока шторм не дошел до поселка – если, конечно, он не пройдет мимо. Починить ставни и двери, убедиться, что все вещи прочно закреплены и не улетят с первым порывом ветра. Возможно, на этот раз она переждет шторм в центре. Перетащит в швейный зал какой-нибудь матрас. Тот, что в старой спальне, отлично подойдет, и нести недалеко.

Матрас оказался почти неподъемным, а дорога была мокрая, в следах от коровьих лепешек. Офелия недовольно оглядела навозные пятна. Не хватало еще волочить матрас по коровьему дерьму, а потом на нем спать, пусть даже спустя несколько дней. Садовая тачка тоже провоняла навозом. На складе рядом с рециклером были тачки побольше и потяжелее, на них раньше возили лес; Офелия выкатила одну из них. Через переднюю дверь тачка не пройдет. Офелия выволокла матрас на порог, кое-как взвалила на тачку и покатила к центру. Там дверной проем был пошире… но в швейный зал тачка не прошла. Офелия столкнула матрас на пол и оставила его лежать. Она слишком устала, чтобы затаскивать его в зал.

К тому времени, как она вернула тачку на склад, начало смеркаться, и ее переполняла обида на весь свет: на дурацкий шторм, дурацких коров, дурацкий матрас и дурацкую тачку. А пуще всего – на идиотов, которые спроектировали эти дверные проемы, слишком узкие для садовых тачек. Себя она обругала тоже: провозившись весь день с матрасом, она не проверила огород, и склизевики наверняка попортили половину помидорных кустов.

Она выскочила в огород, но не обнаружила никакого ущерба, кроме раздавленного склизевика между грядок. Свежего, влажно поблескивающего. Она собрала все спелые помидоры, которые удалось разглядеть в сгущающихся сумерках, и отнесла их в дом. Склизевик не шел у нее из головы. Наверное, его раздавила корова. Или овца. Или кровожадный пришелец, который собирался отрезать ей голову… Но об этом она подумает позже.