Население: одна

«Его нельзя есть, – напоминает старейшина. – Это чудовище, оно не принесет молоди пользы». Правая рука отбивает торопливую дробь, потом к ней присоединяется левая, и в какофонии спора рождается согласие: «Конечно, его нельзя есть. Хранитель – это хранитель, а не дичь».

«Не есть. Не есть, но… немножко попробовать?» – «Нет». Ритм сбивается, напоминая о том, как мутило их после того, как они отведали мертвых чудовищ у гнездовья. «Вдохнуть», – наконец произносит кто-то. Дружный вдох – они вместе испытывают эту идею. Вдохнуть. Да. Так же, как они передают знания друг другу, выдыхая их и вдыхая с каждым глотком воздуха, – точно так же они могут вдохнуть мудрость чудовища.

«Его речь. Кто будет учиться, чтобы вдохнуть?»

Резкий утробный выдох. Дробный стук костяшками пальцев по животу и груди, рты, распахнутые в попытке воспроизвести звуки.

«Сложно», – признает молодь. Остальные закатывают глаза.

«Это чудовище. Конечно, это нелегко».

«У певчих получится лучше». Они снова закатывают глаза. В их отряде нет настоящих певчих; никто из певчих не заинтересовался их авантюрой, ведь дома им предстояло слагать песнь о вторжении и войне.

«Кто пойдет?»

Молчание. На этот раз озвучивать варианты дробью нет нужды, и решение принимается в тишине. Один из них поднимается, следом еще один. После секундной заминки поднимается третий.

«Это слишком важно. Решение должно быть общее».

Левая рука выстукивает медленно и печально, но решение принято, и пути назад нет.

«Сказать чудовищу?»

«Показать чудовищу. Мы будем учиться».

Утром чужаки в полном составе – если, конечно, это действительно были все – ждали у ее дома. Офелия оглядела их с головы до ног, пытаясь сообразить, что им надо. Трое приблизились и один за другим поклонились ей в пояс. Что происходит?

– Вам что-то нужно? – спросила она.

Что означает для них поклон? Ответа не последовало – даже рыка, которым они обычно отвечали на ее вопросы.

– Хотите холодненького? – Она открыла дверь шире, приглашая внутрь.

Существа не зашли. Вместо этого остальные расступились, и троица зашагала прочь.

Офелия в замешательстве поплелась следом. Может быть, что-то сломалось и они хотят ей показать? Они свернули в переулок, ведущий к реке, и она утвердилась в этой мысли. Должно быть, что-то случилось с насосами – хотя утром вода лилась из крана и душа нормально. Может, они хотят, чтобы она показала, как устроена панель управления насосами? Она давно подозревала, что рано или поздно они заинтересуются…

Трое чужаков прошли мимо насосной станции, Офелия следом, остальные – чуть поодаль. Это напоминало процессию; она словно участвовала в какой-то церемонии, не зная своей роли. Миновав насосную станцию, они пересекли луг и зашли в высокую траву у берега. Офелия сбавила шаг. Ходить по высокой траве ей не нравилось: она резала ноги и оставляла на голой коже тонкие саднящие царапины.

Трое впереди остановились, повернулись к ней, снова поклонились. Один приблизился, когтем коснулся одного из ее ожерелий. Издал тихую трель. Широко обвел рукой, словно пытаясь охватить весь луг, а потом мотнул головой в сторону реки. В сознании вспыхнула уверенность: они уходят. Все? Она оглянулась на остальных. Те стояли неровной шеренгой, не двигаясь. Может быть, хотят, чтобы она пошла с ними? Но она не может. Она не может питаться их едой – они должны это понимать.

Чужак снова коснулся ее ожерелья, на этот раз осторожно подцепив когтем снизу, почти не коснувшись кожи. Что это значит? Он хочет ее ожерелье? Зачем? Офелия медленно сняла ожерелье через голову. Панцири склизевиков чередовались с раскрашенными бусинами; для этого ожерелья она выбрала зеленые и желтые, да еще горсточку синих. Не самое любимое – Офелия не против была его подарить, если, конечно, существо хотело именно этого.

Офелия протянула ожерелье, и чужак взял его, глядя ей прямо в глаза, словно пытался запомнить ее лицо. А может, и впрямь запоминал, если собрался уходить. Наконец он отвернулся, убрал ожерелье в одну из горлянок, висящих на ремне, плотно закупорил. Поклонился в последний раз, и все трое отвернулись.

Она никогда не видела, чтобы существа ходили к реке, и не знала, умеют ли они плавать… На секунду ей стало страшно, словно они и впрямь ее дети. В реке обитали хищники, которые питались другими водными животными; она помнила, как однажды что-то чешуйчатое и зубастое утащило под воду ребенка. Но тут из камышей выплыла узкая лодочка, и Офелия в очередной раз осознала, насколько они отличаются от людей, насколько приспособлены к жизни на этой планете. Они смастерили длинное узкое суденышко из материала, напоминающего шкуры, натянутого на изогнутый деревянный каркас. Швы располагались поперечно, как кирпичная кладка. Интересно, чем они обработаны, чтобы не пропускать воду? А весла – длинные весла с двумя лопастями и заостренными концами – погружались и выныривали из воды, и необычная лодка летела вперед быстро и легко, как водомерка.