Наш человек в Киеве

Если это действительно можно будет однажды снять на видео, в итоге получится фильм столь любимого на Западе андеграунда. То есть унылый, но претенциозный и получивший яростную поддержку в СМИ фильм, который, как водится, никто не посмотрит, зато все положительно оценят, потому что так сейчас в обществе принято. И попробуй только возрази.

Я прошел к сцене под стелой. Там тоже толпился народ, но уже более разнообразный — тощие юноши в балаклавах и с палками в руках, пенсионеры со злыми лицами, фрики в странных балахонах или, напротив, граждане, раздетые буквально до трусов, несмотря на холод и морось.

Один из таких фриков, упитанный мужичок в ярко-красном балахоне, похожем на сценический костюм Аллы Пугачевой, залез на сцену и принялся энергично декламировать оттуда яркие резкие лозунги:

— Долой гнилую войну!

— Да здравствует справедливая война!

— Смерть продажным чиновникам!

— Слава хорошим чиновникам!

— Повернем оружие АТО на Киев!

— Добьем сепаратистов в Донецке!

— Слава Украине!

— Смерть ворогам!..

Каждый второй его лозунг противоречил предыдущему, и я быстро утомился, перестав вслушиваться в слова оратора.

Небо вдруг протекло струями необычно холодного дождя, а когда еще поднялся ветер, на площади стало совсем неуютно. Однако толпа вокруг меня не уменьшалась, люди все прибывали и только вставали плотнее, сохраняя таким образом последнее тепло.

Я поднял камеру и огляделся. Собравшиеся стояли вплотную друг к другу, мужчины и женщины, подростки, парни и девушки, переминались с ноги на ногу и чего-то ждали. Разговоров почти не было слышно. То там, то здесь разгорались огоньки сигарет, озаряя сжатые губы и втянутые щеки. Потом в такт оратору со сцены над площадью ярко вспыхнули гигантские плафоны. Их было три: красный, синий и зеленый, в виде закругленных треугольников. Толпа колыхнулась и замерла. Вокруг меня тихонько задвигались, гася сигареты. Плафоны на мгновение погасли, а затем начали вспыхивать и гаснуть поочередно: красный — синий — зеленый, красный — синий — зеленый…

Я ощутил на лице волну горячего воздуха, вдруг закружилась голова. Вокруг шевелились. Я поднялся на цыпочки. В центре площади люди стояли неподвижно: было такое впечатление, что они словно оцепенели и не падают только потому, что сжаты толпой. Красный — синий — зеленый, красный — синий — зеленый… Одеревеневшие запрокинутые лица, черные разинутые рты, неподвижные вытаращенные глаза. Они даже не мигали под плафонами…

Стало совсем уж тихо, и я вздрогнул, когда пронзительный женский голос неподалеку крикнул: «Слава Украине!» И десятки голосов откликнулись: «Слава Украине! Героям слава!» Люди на тротуарах по периметру площади начали размеренно хлопать в ладоши в такт вспышкам плафонов и скандировать ровными голосами: «Слава Украине! Смерть ворогам! Слава Украине! Смерть ворогам! Слава Украине! Смерть ворогам!».

Ритм вскриков и мигание плафонов завораживали до безумия. Я почувствовал, как сам начал вслух проговаривать ненавистные мне нацистские лозунги, настолько крики толпы вокруг оказались заразительны.

Кто-то уперся мне в спину острым локтем. На меня навалились, толкая вперед, к центру площади, под плафоны. Красный — синий — зеленый, красный — синий — зеленый…

И тут, наконец, я понял, что все это необычайно весело. Мы все хохотали. Стало просторно, загремела музыка. Я подхватил славную девочку, и мы пустились в пляс, как давным-давно, — беззаботно, чтобы кружилась голова, чтобы все нами любовались… Мы отошли в сторонку, и я не отпускал ее руки, и совсем ни о чем не надо было говорить, и она согласилась, что Порошенко — очень странный человек. Терпеть не могу алкоголиков, сказала мне Дина…

Когда одуряющий морок почти захватил меня, рядом, едва ли не почти у меня под ногами, разорвалась газовая граната. Из нее с шипением полез белый дым, и я на инстинктах рванул прочь сквозь толпу, прижав камеру к груди правой рукой и отчаянно пихаясь во все стороны левой.

Ненавижу слезгонку — меня начинает выворачивать от одного ее запаха.

Я успел продраться сквозь толпу, прежде чем там началась настоящая паника, и все вокруг начали топтать друг друга. Уже отбежав к Крещатику, заметил метнувшуюся в подземный переход тощую высокую фигуру.

Я побежал за ним и, конечно, нагнал его еще в переходе — бегал он хреново, как, впрочем, и все, что делал.

— Привет, Андрей, — сказал я негромко, присев рядом с ним на корточки.

Он моргнул воспаленными злыми глазками.

— Ах ты ж гад, москаль! Как же ты меня напугал! — сказал мне коммунист Андрей.

Мы вместе поднялись наверх и вдруг увидели колонну оранжевых машин: поливальных цистерн, тракторов со щетками, фургонов, грузовиков, автобусов, набитых дворниками в оранжевых жилетах. Вся эта армия неторопливо двигалась по Крещатику и почти достигла перекрестка с аллеей Небесной сотни.

Жуткая колонна перестраивалась для атаки, но подготовка продолжалась слишком долго, и мы в ожидании развязки уселись на парапет пешеходного перехода.

Позиция была на редкость удобная, и я достал камеру.