Наш человек в Нью-Йорке. Судьба резидента

Вообще, в изложении Лэмфера все у ФБР получалось очень уж легко, за исключением надобности в дополнительной киносъемке и получении новых фотографий. Опознание «Раймонда» Фуксу было явно навязано. И очень уж легко и быстро, после нескольких лет твердого отрицания своей вины, «раскололся» Голд, признав себя виновным после предъявления всего лишь двух косвенных улик. Разумеется, ему давно следовало бы избавиться от обеих, тем более что никакой нужды ни в расписании, ни в буклете уже давно не было. Ну, допустим, забыл об их существовании (хотя для нормального, то есть хорошо подготовленного, разведчика такая забывчивость непростительна). Но Голд никогда не проходил соответствующей профессиональной подготовки, как, впрочем, и другие агенты в сети Голоса.

Тем не менее ничто не мешало Голду дезавуировать обе «улики». В Бостон не ездил, но как-то собирался — подумывал о смене местожительства и работы. То же самое о Санта-Фе, хотел съездить туда, даже буклет купил, потом передумал… А если бы у него нашли карту Антарктиды, неужели это могло бы послужить доказательством, что он, Голд, совершил оставшееся неизвестным человечеству одиночное путешествие к Южному полюсу вслед за Руалем Амундсеном и капитаном Робертом Скоттом?..

Почему же Гарри Голд, который на данном этапе вполне мог сохранить свободу, и свою, и нескольких других людей, а двум невинным в атомном шпионаже людям — жизнь, так легко пошел на поводу у ФБР?

Абсолютно достоверного ответа на этот вопрос у автора нет. Возможно, однозначного ответа вообще не существует. Придется обойтись версией. Должно быть, одной из многих. Не исключено, что ответ не смог бы сформулировать и сам Гарри Голд.

…Вспомним поговорку-притчу о соломинке, которая переломила хребет верблюду. Находки, сделанные агентами ФБР в квартире Голда, сыграли, похоже, роль последних соломинок.

По мнению автора, Голд сломался, потому что устал. Смертельно устал за пятнадцать лет своей двойной жизни и в конце концов, хотя и не сразу, утратил способность к сопротивлению. Утрата естественного инстинкта самосохранения под напором многолетней нагрузки на не очень, видимо, сильную нервную организацию Голда — для автора единственно возможное объяснение его капитуляции в данных конкретных обстоятельствах холодной войны.

В любом случае вряд ли будет правильно обвинять Гарри Голда в сознательном предательстве, хотя, раз признавшись, он мог бы собрать остатки силы воли, чтобы не выдать других участников агентурной сети, взять всю вину на себя, заявить, к примеру, что полученные от Фукса материалы он, в свою очередь, передавал неизвестному ему советскому агенту, которого он знал под ничего не говорящей кличкой.

Можно и даже следует задаться другим вопросом: почему Центр немедленно не вывел Голда из-под удара при первых признаках явного интереса к нему со стороны ФБР? Не разразилась бы тогда трагедия супругов Юлиуса и Этель Розенбергов, чья вина, по всем меркам, не шла ни в какое сравнение с виной «Раймонда»? Даже сам директор ФБР Эдгар Гувер назвал «преступлением века» дело не Розенбергов, но именно дело Фукса — Голда! А Гувер знал, о чем говорил.

Раз признавшись, Голд уже не мог остановиться, да ему попросту и не позволили бы сделать это.

Чуть-чуть беременных девушек в природе не бывает. Чуть-чуть предателей тоже. Раз сломавшись, человек будет спецслужбами выпотрошен полностью. Спасти оступившегося от окончательного падения может только смерть. От своей или чужой руки.

На основании полученной от Голда информации ФБР открыло сорок девять (!) отдельных дел на агентов советской разведки или их источников. Восемь человек были осуждены. Несколько — из числа советских граждан — покинули США и никогда больше в страну не возвращались. По отношению к другим (чью вину доказать либо не удалось, либо было сочтено нецелесообразным) были приняты меры, делающие невозможным их дальнейшее сотрудничество с Москвой.

Трагическая слабость обширнейшей сети Якова Голоса заключалась в том, что он слишком доверял этим людям, в результате получилось, что они слишком много и многих знали, значительно больше, чем полагается знать простым агентам и курьерам. С позиций века нынешнего, века трезвых прагматиков, далеких от так называемой революционной романтики и чуждых искренней веры в коммунистические идеи и идеалы, трудно, а значительной доле молодых из поколения «выбравших пепси» и вовсе невозможно понять Якова Голоса в данном конкретном случае.

Революционер-коммунист с отроческих лет до мозга костей, напрочь лишенный каких-либо корыстных помыслов и интересов, преданнейший друг Советского Союза как родины пролетариев и угнетенных масс всего мира, прошедший царские тюрьмы в самые жестокие годы самодержавия, он привык верить и доверять своим товарищам как самому себе. Голос просто не допускал и мысли, что революционер может обладать какими-либо человеческими слабостями, способными при неблагоприятных условиях, например аресте, привести к трусливому дезертирству с поля классовых битв, тем более — предать соратников по борьбе.