Наш друг Димка

день, все гонят ахинею, пургу всякую, бодягу, никто не одергивает

друг друга, посасывают портвешок…

– А скорая?

– Ну, не портвешок, что посасывают, то и посасывают…

– А посасывали они … – я смотрел на Никиту и улыбался.

– А Бог им в тот день послал… – Никита взял бутылку и стал

её разглядывать – Да! А щучьих голов с чесноком и блинов с

икрой – нет!

Никита поставил бутылку и замолк.

…Встал, походил по комнате. Подошел к компьютеру, постучал

пальцем по клавиатуре.

– Вот ты говоришь – дверь. Действительно, всегда была дверь,

которую нельзя было открывать. И в сказках и былинах эта тема

неоднократно муссируется. То там одно за ней, то Кощей, то ещё

какой-либо персонаж. Ети его!

Она же проходит и у других народов, тут тебе и шкатулки, и

ларцы, и Пандора, будь она не к ночи вспомянута.

Ну, сделали – сделали! А сейчас она есть? Эта «дверь»!

Он опять прошел к столу.

- 129 -

– Я думаю – есть! Теперь это «дверь» в уже знакомое. В

прожитое уже нами.

И опять же, ты правильно заметил, вокруг тысячи

предупреждений – не возвращайтесь туда, где вам было хорошо.

Но тысячи и тысячи лезут туда переосмысливать и переоценивать

то, что уже было и с ними, и с другими.

Этакая отвлекалочка для слабых духом, как очаг на стенке. А

где-то, конечно, есть и другая.

Может, даже требуется кулаки поломать. Но эта – проще. Её

все видят. Она знакомая. А самое главное – за то, что ты по ней

колотишь, тебе ничего плохого не будет. Только хорошо – пар

выпустишь. Тот же «бой с тенью».

Я выразительно посмотрел на бутылку, давая понять, что «его

три» – не «моя одна».

– Давай! Но у нас стайерская дистанция! – поддержал меня

Никита.

– Допустим, что дверь – есть! – он жевал квашеную капусту,

прищурив один глаз. – Где Карл? Полкан где?

…И как бы ты её назвал?

Дверца «свобода слова» – открыта.

«Свобода вероисповедания» – открыта.

«Свобода перемещения» – открыта.

«Свобода пола» – открыта.

«Свобода на свое личное время» – открыта.

«Свобода убеждения» – открыта.

Все открыто. Заходи – не хочу!

Мы сидели друг против друга за одним столом.

…Познакомившись когда-то в «Сайгоне», проматывая время в

«Висле», зависая в «Кишке» и в «Керамике», мы смотрели друг на

друга, зная абсолютно все друг о друге, и боясь оба того, что я могу

сказать вслух то, о чем мы оба думаем.

– Дверь, на которой написано: «Свобода – не для всех! Свобода

– не всего!»

…– Я так и знал! Я так и знал, что ты скажешь эту херню. Так

и знал! Просил же тебя – «давай не будем ругаться». Просил?!

Молчи, а то подерёмся. Молчи, сучий потрох, молчи. Молчи,

молчи! Не надо развивать мысли. Не надо. Не надо, не на-до!

Молчи!

Я молчал. Никита встал и стал одеваться.

– Ты куда? – я тоже встал.

- 130 -

– Пойду к Карлу, к Полкану. Потом вместе в магазин. Да и хрен

с ней, с вашей «скорой». Хочешь – пойдем с нами. Нет – сиди тут.

Обезьяна!

Я оделся, и мы пошли к Полкану с Карлом. Потом в магазин.

Шли по рыхлому снегу: Никита, Полкан, Карл и чуть за ними я.

Новый-старый год

Такой легкий снег бывает только в этот удивительный период

– послепраздневства, когда человек, устав, потом отдохнув,

собирается с мыслями, строит планы и трепетно лелеет надежду,

что – «а вот в наступившем году… Много будет всего хорошего!»

Примерно так я думал, разгребая снег, полный уверенности в

том, что со дня на день такой снег пойдет. Я даже знал, что на

Старый Новый год он придет обязательно и будет извиняться за

то, что «а вот так получилось… Замотался… Понимаете…»

С дури насыплет на кусты целые ворохи, которые при первой

же оттепели начнут, спекаясь, ломать нежную поросль того года.

Поэтому я ходил меж кустов, подгребая под них то небольшое

количество, которое он мне давал, чтобы веткам было на что

опереться, а самое главное, чтобы весной мои питомцы случайную

оттепель не приняли за приход весны.

Вот растает снег под ними – вот тогда и пусть радуются

солнышку.

…Тихо к дому подъехала машина.

– Никита и Витька! – ёкнуло сердце и в правой стороне под

ребрами.

Но из машины вышел Полкан, потом Карл с какими-то

пакетами и сумками и какой-то парень лет двадцати пяти-семи,

тоже с двумя большими сумками и большим белым пакетом.

Полкан сразу пошел ко мне, слегка покачивая задом, не забыв

на правом столбике калитки оставить сообщение всем, что «он

дома». Он, извиваясь, шел по тропинке, подметая ушами остатки

снега после моей лопаты.

– Смотрю – ты! Чаем напоишь? Тут я тебе подарок привёз. К

себе успеем. Привет, здорово. Смотрю – живой. А я вот…

…Подойдёшь? Мы пойдем. Это Павлик. Потом. Ну, мы пошли.

Пусть Полкан с тобой побудет. Хорошо, что не выл ещё в этом

городе-то. Дома лучше, – сказал Карл и, не дожидаясь моей

реакции, пошел ко мне домой. За ним пошел «Павлик».

- 131 -

– Минут через двадцать подходи, – сказал он с крыльца то ли

мне, то ли Полкану.

– Случилось что? – спросил я Полкана, на что тот ничего не

ответил, поскольку был занят обходом и осмотром моей работы.

…Когда мы зашли с Полканом в дом, то в это время в «своем»

кресле, молча, сидел Карл, у печки – этот Павлик, у двери стояли

пакеты, сумки, сверху на них лежала куртка и шапка Карла.

Павлик сидел в расстегнутой куртке, в шапочке, из-под