Наш маленький северный восток

В городе есть много улиц, но особенно запомнились две – Труда и Свободы. Они пересекаются в самом центре города. В точке пересечения по русской традиции – глубокая лужа. Почему-то Свобода и Труд никогда не идут параллельно – непременно пересекаются.

Пират проявил чуткость и понимание. Усадил меня напротив, налил водки и начал читать рукопись. Запинался, разглядывал помарки и неразборчивые вставки, оговаривался, стеснялся. Бросал листы, останавливался, снова начинал читать. Курил. Потом вдруг разошелся, и к ночи мы читку закончили. Водка и предшествующие полуголодные дни сделали свое дело – я и половины не поняла, вся история виделась мне через призму собственных ощущений. Поражал в его прозе не только чувственный поток несдерживаемых эмоций – из крайности в крайность – и откровенная «лимоновщина» (по обожаемому им прозаику Эдуарду Лимонову), но и острый напористый дух, как на гумне, где бабы ворочают сено. Бытописание житейского разлома. Это всегда интересно, когда человек на изломе судьбы, будь то Пират или Музыкант.

Со своим другом Музыкантом он познакомил меня вскоре. Это был чувствительный, красивый и безвольный парень. Он никак не мог отойти от развода с женой, постоянно норовил нажраться и всем рассказать о своей драме. Пират сломал его, сватая ему свою бывшую пассию. Наверное, при Пирате всегда должны быть тени и полутени. Как мне показалось, Музыкант и был оттенком Пирата. Он был талантливым аранжировщиком, играл на аккордеоне, сотрудничал со многими командами, но как-то нигде не мог устроиться на работу. Пират не раз «пожаливал» Музыканта, подчеркивая его доброту, давал ему посильный заработок курьера и экспедитора. Добрый таскался с Пиратом во все компании по всем подружкам и, подражая вожаку, соблазнял женщин с отпугивающим энтузиазмом. В какой-то момент он отключался и падал, где придется. Подружки Пирата всерьез его не принимали. От этого он еще более «изранивался», всё больше пил и опрощался.

Тогда Пират решил выстроить его отношения с женщинами. Он ограничил его общение компанией меня и Ветки-Виолетки. Многозначительно напирая на многочисленные достоинства Музыканта, он также многозначительно давил под столом ее ножку, с тем чтобы она не была дурой и соглашалась.

Виолетке наш герой не то чтобы понравился – просто пустота вокруг. Работа в женском коллективе, жизнь в общежитии и шизофренический роман с одним из Пиратовых компаньонов надломили ее психику и устойчивость. А тут бесхозный, красивый, сложен как Адам. Да еще квартира своя, хоть есть и претендующая на нее бывшая жена. «Запорожец» есть, хоть и тарахтит, дырища в днище, но ездит.

У Музыканта в квартире все еще дышало бывшей: расписанная по ее заказу лимонным кадмием и бирюзой стена с лебедями, церковью и березками; купленные на ее деньги гарнитуры. Сооружены сложные с кисточками и помпонами шторы, такие же устройства на абажурах, коврики и подушечки. Пират несколько раз принимался расписывать гостеприимство и творческую активность бывшей жены Музыканта, как-то не к месту забеременевшей от другого товарища… Добрый хозяин в течение вечера несколько раз раздевался, напяливал женские колготки, танцуя в эклектично-классическом духе, тянул носочки.

В Пирате жизнь била ключом. Он тягал то меня, то Ветку на акробатические танцы, рассказывая были и небылицы, иллюстрируя их блеском брильянтовых глаз. Мне было всё неловко: эта кичевая обстановка, смущение девочки, резкие хватания и броски в пиратских танцах. К утру башка кружилась, зеленые круги ловили меня своими кольцами, сигарета прыгала на пол. Музыкант подсел на кухне, где я корчилась, обнял, стал успокаивать. Его тихая неловкая манера говорить до крайности нежна. Мы проговорили до утра. Потом решили сделать доброе дело и, когда рассвело, пошли мыть машину Пирата.

…Дворницкий шелест метлы, вымытый дождем асфальт, одинокая птичка на ветке.

Уже спокоен тихий сад,
И на ветвях его аллей
Играет ветер невпопад
Свирелью синею своей.
Уж пролетела суета
Тех дней парчовых сухолистья,
И уж проснулась нагота —
Дитя божественное кисти
На хрупких ветках облака.
Здесь дивно всё, и нет теней,
Здесь воздух густ, и здесь пока
Я помечтаю без людей
Вдруг так душа оголена,
Мне здесь бы плакать и смеяться…
Стоять бы молча здесь. Одна.
Одною снега дожидаться.