Наш общий друг. Часть 1

— Зная, что ты самъ нуждаешься, отецъ, и не желая быть тебѣ въ тягость, онъ рѣшилъ доучиться въ школѣ и поискать счастья. Онъ ушелъ сегодня утромъ и, уходя, горько плакалъ и все надѣялся, что ты его простишь.

— Нѣтъ, онъ и не думай являться ко мнѣ за прощеньемъ! — сказалъ рѣшительно Гафферъ, сопровождая свои слова размахомъ ножа. — Чтобъ онъ мнѣ на глаза не показывался! Чтобъ онъ не подвертывался мнѣ подъ руку! Отецъ, значитъ, не по нраву ему. Онъ отъ отца отказывается, такъ и отецъ отъ него отказывается навѣки, какъ отъ неблагодарнаго бездѣльника-сына.

Онъ отодвинулъ отъ себя тарелку, и, какъ у всякаго сильнаго и грубаго человѣка, почувствовавшаго приливъ гнѣва, у него явилась потребность въ сильномъ движеніи. Онъ поднялъ ножъ надъ головой и началъ съ силой ударять имъ о столъ въ концѣ каждой изъ послѣдующихъ фразъ. Онъ билъ ножомъ совершенно такъ, какъ билъ бы кулакомъ, если бы въ рукѣ у него ничего не было.

— Онъ воленъ уйти. Но сюда ужъ не возвращайся. Онъ мнѣ и головы не показывай въ эту дверь. А ты смотри, ни однимъ словомъ не заикайся мнѣ о немъ, а то и ты откажешься отъ отца, и тогда то, что отецъ твой говоритъ теперь ему, услышишь, можетъ быть, и ты. Теперь я понимаю, отчего люди сторонятся меня. Они промежъ себя говорятъ: «Вотъ человѣкъ, котораго сынъ родной избѣгаетъ»… Лиззи!

Но она остановила его горькимъ рыданіемъ. Онъ взглянулъ на нее: съ выраженіемъ лица, совершенно ему незнакомымъ, она стояла, прислонившись къ стѣнѣ и закрывъ глаза руками.

— Отецъ, перестань! Я не могу видѣть, какъ ты машешь ножомъ. Положи его!

Онъ смотрѣлъ на ножъ, но въ своемъ изумленіи, не понимая ея, продолжалъ держать его въ рукѣ.

— Отецъ, онъ страшенъ мнѣ. Положи его, положи!

Смущенный ея видомъ и этими возгласами, онъ отбросилъ ножъ и всталъ, раскинувъ руки.

— Что съ тобой, Лиззи? Неужто ты думаешь, что я могу ударить тебя ножомъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, отецъ, я знаю, что ты никогда не рѣшишься ударить меня.

— Да и кого же я рѣшился бы ударить?

— Никого, отецъ, никого! На колѣняхъ говорю: я въ сердцѣ своемъ и въ душѣ своей твердо увѣрена, что никого. Но мнѣ страшно было смотрѣть… это такъ походило… Она снова закрыла руками лицо. — Ахъ, это такъ походило…

— На что?

Послѣ только что пережитыхъ дѣвушкой испытаній — послѣ испытанія прошлой ночи, послѣ испытанія нынѣшняго утра — ужасный видъ, какой имѣлъ за минуту передъ тѣмъ ея отецъ съ ножомъ въ рукѣ, которымъ онъ такъ дико размахивалъ, окончательно лишилъ ее силъ, и она, не отвѣтивъ, упала безъ чувствъ къ его ногамъ.

Въ такомъ положеніи онъ еще никогда не видалъ ея прежде. Онъ приподнялъ ее съ нѣжной заботливостью; онъ называлъ ее лучшею изъ дочерей, говорилъ ей: «Мое бѣдное, ненаглядное дитятко!», клалъ ея голову къ себѣ на колѣни и всячески старался привести ее въ чувство. Не успѣвъ въ этомъ, онъ снова тихонько опустилъ ея голову, подложилъ ей подушку и бросился къ столу, чтобы дать ей ложечку водки. Водки не оказалось. Онъ торопливо захватилъ пустую фляжку и выбѣжалъ за дверь.

Онъ воротился такъ же скоро, какъ вышелъ, но фляжка была попрежнему пуста. Онъ опустился на колѣни возлѣ дочери, взялъ ея голову и смочилъ ей губы водою, обмакнувъ въ нее пальцы. Онъ озирался кругомъ, бросалъ растерянные взгляды то черезъ одно плечо, то черезъ другое и бормоталъ дикимъ голосомъ:

— Не чума ли завелась въ этомъ домѣ? Не зараза ли смертельная сидитъ въ моемъ платьѣ? Кто накликалъ ее на насъ? Кто накликалъ?

VII Мистеръ Веггъ ищетъ самого себя

Сайлесъ Веггъ, совершая походъ въ Римскую имперію, пробирается къ ней черезъ Клеркенвелль. Время вечернее, непозднее; погода сырая и холодная. Мистеръ Веггъ теперь имѣетъ досугъ уклониться немного отъ кратчайшей дороги, потому что онъ убираетъ свою ширмочку ранѣе обыкновеннаго съ тѣхъ поръ, какъ къ ней присоединился у него новый источникъ дохода. Уклоняется онъ отъ кратчайшей дороги еще и потому, что считаетъ не лишнимъ, чтобы въ павильонѣ поджидали его съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ. «Чѣмъ дольше будетъ Боффинъ ждать меня, тѣмъ лучше будетъ слушать», говоритъ мистеръ Веггъ, постукивая по тротуару своей деревяшкой и лукаво прищуривая сначала правый, а потомъ лѣвый глазъ (что, въ скобкахъ сказать, было совершенно излишне, ибо природа и безъ того порядкомъ стянула ему вѣки).

«Если дѣла мои съ нимъ пойдутъ, какъ я разсчитываю», продолжаетъ, ковыляя, свои размышленія Сайлесъ, «мнѣ невозможно будетъ оставить ее тамъ. Это было бы просто неприлично». Одушевляемый этою мыслью, онъ ковыляетъ проворнѣе и смотритъ далеко впередъ, какъ человѣкъ, которому въ душу запалъ честолюбивый замыселъ.

Зная, что по сосѣдству съ церковью въ Клеркенвеллѣ проживаютъ мастера ювелирнаго цеха, мистеръ Веггъ питаетъ особенное уваженіе къ этимъ краямъ. Но чувства мистера Вегга, въ смыслѣ строгой нравственности, хромаютъ точно такъ же, какъ хромаетъ онъ самъ: они рождаютъ въ немъ мысль о шапкѣ-невидимкѣ, въ которой можно было бы безопасно улизнуть съ драгоцѣнными каменьями и золотыми вещами, и не заключаютъ ни малѣйшаго состраданія къ тѣмъ, кто ихъ утратитъ.