— Я говорила Вильгельму, сказала она: — что намъ непремнно нужно отправиться куда нибудь въ деревню, чтобы онъ могъ тамъ поправиться. Вдь вы знаете, что онъ не такъ боленъ: онъ только ослабъ, особенно въ послднее время, когда онъ такъ много трудился.
Бдная мать! слезы, которыя заструились сквозь пальцы ея, когда она отвернулась въ сторону, какъ будто затмъ, чтобъ поправить свои траурный чепчикъ, слишкомъ ясно говорили, какъ тщетно старалась она обмануть себя.
Мы сли въ изголовьи больного, не сказавъ ни слова на замчанія матери, потому что видли, что дыханіе жизни быстро покидало юный образъ, который лежалъ передъ нами. Съ каждымъ дыханіемъ біеніе сердца юноши становилось слабе и слабе.
Юный страдалецъ положилъ свою руку въ нашу, схватилъ другой рукой руку матери, быстро привлекъ ее къ себ и жарко поцаловалъ ея щеку. Наступила пауза, — тяжкая, мучительная пауза. Юноша откинулся на изголовье и устремилъ на мать долгій пристальный взглядъ,
— Вильямъ, Вильямъ! тихо произнесла мать посл долгаго молчанія: — не гляди на меня такъ пристально; скажи мн что нибудь, Вильямъ.
Юноша только улыбнулся; но спустя минуту черты лица его снова приняли тотъ же самый холодный торжественный видъ.
— Вильямъ, мой милый Вильямъ! привстань, мои другъ; не гляди на меня такъ серьёзно, ради Бога, не гляди! О, Боже мой! что я стану длать! вскричала мать, судорожно сжимая себ руки, подъ вліяніемъ сердечной тоски. — Мой милый, мой безцнный сынъ! о, онъ умираетъ!
Юноша съ величайшимъ усиліемъ приподнялся и сложилъ руки на грудь.
— Маменька! дорогая моя! похороните меня гд нибудь въ открытыхъ поляхъ, — везд, только не въ этихъ страшныхъ улицахъ. Мн бы хотлось лежать тамъ, гд вамъ можно будетъ видть мою могилку; но, ради Бога, не въ этихъ тсныхъ многолюдныхъ улицахъ: он убили меня…. Поцалуйте меня еще разъ…. обнимите меня….
Юноша снова упалъ на изголовье, — и странное выраженіе приняли черты его лица: въ нихъ не отражалось ни скорби, ни страданій, но какая-то невыразимая неподвижность въ каждой линіи, въ каждомъ мускул.
Юноша былъ мертвъ.