Наш Современник, 2005 № 03

«Как все-таки легко я попался в сеть рутины, — подумал старик, в неожиданно сильном изнеможении падая на стул. — Мне ли было попасться в них, опытнейшему доке, за всю свою жизнь сплетшему такое количество разнообразнейших сетей, исследовавшему все возможные закоулки сетевой ловли. Но жизнь, как говорится, умнее нас всех, какими бы изворотливыми мы ни были. Она найдет управу на каждого из нас. И вот уж и я в сетях безысходности, пленник плесени, узник застарелости, застоя, рухляди…» С какой-то непомерною тощищей глядел он на разлегшийся перед домом пустырь, безнадежно, год от года расползающийся вширь, и думал, что пустота, поселившаяся внутри него самого, растет еще шибче, и ее росту нет никакого предела. В конце концов, он мыслями этими довел себя до зябкого оцепенения и с упоительной медлительностью улиты заполз под одеяло, по пути наугад выудив дородный кирпичик с книжной полки.

До сих пор он искал в книгах своего рода убытка сознания, эдакого особого дремотного состояния, границ и глубин которого не угадать; сначала лениво рыскал промеж строк, пока наконец не вяз в каком-нибудь абзаце и не засыпал тупо, не видя снов. На этот раз все было иначе: первой же строфой он был смыт в пучину сюжета и совершенно неожиданно для себя сумел оценить всю его глубину, всю плещущую красоту и прозрачность слога.

…Вдруг, пенясь, по комнате разлилось соленое и теплое, и солью облепленный стул поплыл, задрав ноги. Непогожим был вечер у самого Синего моря: чья-то старая лодка со страстностью самоубийцы билась носом о причал, просясь на простор. Утопая в песке до икр, старик почуял щеками, грудью, ляжками мощный пассат, размашисто и привычно снял с сушилен выветренный и подлатанный со вчерашнего вечера садок и вышел в просоленную ширь, вразлет, по ветру, разрезая море-окиян ровно надвое, по меридиану подкрадываясь к рыбному месту. Поначалу несколько раз сеть приходила с тиною морскою, когда же упорство рыбака было вознаграждено и рыбка, выполнив три заветных желания, раззевавшаяся от усталости, нырнула в пучину, старик проснулся.

Ощущая легкость в мослах, он лежал, постепенно приходя в себя. Выловив из одеяльных волн забытые с вечера очки, отложил их, еще не проснувшихся, на тумбу, встал, полный каких-то диких, удушливых — во все легкие — вздохов: эх, мне бы! я бы! сетью бы три этих заветных! не тратя ни одного на зловредных, неврастеничных старух (своя, земля ей пухом, померла пять лет назад), все, все исключительно на себя! К тому же ведь столько всего требуется: подлежат выравниванию колени, забор ребер требует поддержки. Но почему же только три желания? Он выдумывал их пачками: выправить голень, исправить люфт копчика, «развал-схождение» всей опорно-двигательной системы.

С этого самого момента дни его потекли с ускорением: моментами захватывало дух, когда он вдруг оказывался ввинченным самым крепчайшим образом в карусельную лихорадку кабинетов, когда волна очереди подносила его, трепыхающегося, бьющего хвостом, к окошку железнодорожной кассы. Но там, слева, наислучайнейший проезжий забрасывал сеть, выуживал колотящееся, золотое, хвостатое и требовал вслух свое кровное. Директор базы размораживал рыбий труп и, не дожидаясь вялого шевеления, вталкивал губами в рыбьи уши свои похабные жажды. Возникала прорубь, приглашала ведрами черпать из себя говорящих щук. Грезился добрый молодец, сотовый и до изумления мобильнейший: и в извращенной форме экспроприировал идею, и херил мечту. Уйдите, монстры, террариумы, волки, спохватывался старик и поспешно брал билет до самого Синего моря.

По приезде вместе с ключом от отвратительной комнаты в плохоньком заезжем доме он получил памятку, отпечатанную в виде поздравительной, с ажурной кромкой, открытки. Решительным образом (без каких-либо исключений) приезжим запрещалось следующее: заготавливать в качестве сувенира морскую воду более полутора литров в одни руки и в том же количестве вывозить за пределы курорта; осуществлять безлицензионный, кустарный лов золотых рыбок снастями, непригодными к таковому; приобретать за наличный и безналичный расчет с рук жареную, вареную, копченую, вяленую и тем более сырую золотую рыбу с целью употреблять оную в пищу — во избежание каких бы то ни было кишечных инфекций (настойчиво предлагалось посетить ресторан «Золотая рыбка»: добрая дюжина альтернативных рыбных блюд, отличнейшая язевая ушица); а также появляться в нетрезвом виде в необорудованных для этого местах, на пирсах, волнорезах и проч.