Наш Современник, 2008 № 10

"Не переживай. Не время, значит, — утешает Хоркин. — Значит, пожить велят. Освежи стакашек, — трясущейся рукою плотник поднял стопку, медленно выцедил, с шумом выдохнул, занюхал рукавом. — Вот возьмусь с силами, сколочу тебе ящичек".

Тут к заулку приближается Панечка, ведет на веревке козу. У козы вымя с детский кулачок, а зеленые проказливые глаза, как у гулящей девки.

"Ну ты, озорь", — дергает баба животинку за поводок, а сама прячет взгляд, норовит проскочить мимо нас, будто бы занята срочным делом. Зулус протягивает через тропинку ногу, как бы ставит шлагбаум, и тормозит бабу.

"Когда должок вернешь?" — простуженно хрипит, и воловья шея наливается багровой краской.

"Да как я тебе верну-то? — пугливо откликается женщина, сивые реснички вспархивают, выпуская на волю слезинку. — У меня и сил-то таких нету". "Долг платежом красен. Иль ты меня не поняла?"

"Ну будя тебе, будя, — вяло цедит Хоркин. — Так припекло, что уж годить не можешь?"

"Да, не могу. Где взял, там положь! Никогда не делай ближнему добра. Останешься в ж… "

"Может, ты и прав", — задумчиво тянет Хоркин и зачем-то разминает сухие кривоватые пальцы. Панечка, воспользовавшись минутой, через силу тянет за собой козу и скрывается в заулке…

Уж не знаю, как там все утряслось, но только через неделю возле зулусовой избы на квелой травке стоял гроб. Зулус деловито обошёл домовину со всех сторон, примерился и лег. Сначала ему, наверное, показалось тесновато, и он упруго пошевелил плечами, как бы влезая в ящик. Со стороны мне был виден породистый нос бульбою, широкий подбородок в серебряной щетине, круглый лоснящийся лоб и холмушка упругого загорелого живота.

"Ещё бы подушечку под голову… А так всё впору. Молодец, Хоркин", — басил Зулус на всю деревню, слегка подпрыгивая в гробу; ему не терпелось похвалиться обновкою, но все как-то чурались подойти поближе.

Зулусу лежать в гробу надоело. Вылез, водрузил домовину на горбину и поволок во двор.

"Самостоятельный мужик, — тусклым голосом похвалила Зина соседа, проводив взглядом. Сидит бледная, несчастная, слова цедит через силу, уныло качает ножонками, пристально разглядывая красные резиновые сапоги. — Всё сам, всё сам. Пьёт, а дело знает. Ему и жены никакой не нать, — она пожевала тонкими губами, с приценкой вгляделась в меня. — Ой, Владимирович, милый мой, пожить-то как охота! Хоть бы сколько-то денёчков ещё пожить… Так ведь не дава-ют, паразиты, гонят с земли. А я смерти-то так боюся".

"Кто тебя гонит-то, Зинаида Сергеевна?" — вопрошаю я для проформы, хорошо понимая, куда клонит старуха.

"Кто, кто, дед Пихто. Вылюдьё и гонит, кто на власть уселся… "

Прошла проулком в сторону соседней деревни тяжело груженная машина, проседая колёсами в сыпучий ярый песок.

"Не поросят ли повезли на продажу?" — спохватился я, помня свой интерес.

"Нынче возить не будут… Не укупят, денежек у народа нет. Свинью, Владимирович, таком не прокормишь, ей надо хлеба амбар. Нечего коли делать, так заводи, баба, порося. Столько с ней хлопот, а прибытку никакого. Больше денег упехаешь в неё, мясо само себя не покроет. Легче на рынке взять…"

"Ну своё-то мясо лучше… Тушёнки накатал, сала насолил, студня наварил из мослов, солянки с капустой и грибами нажарил…", — тяну я своё.

"Своё-то, знамо, лучше… Своё без химии, только хорошим кормишь. Молочка ульёшь не жалея, — тут же соглашается Зина. — Кусок в глотке не застрянет, как вспомнишь, сколько уплочено. Эх, сколько раньше скота держали! Стадо свиней как пройдёт деревней, улица дрожит. В каждом доме по две да по три. А коров-то было, а овец! Жили не тужили… А ты чего про свинью-то спросил? — с подозрением спросила старуха. — Не держать ли решили? Не хватало вам забот… Не было забот, дак купила баба порося".

"Да так…", — я неопределённо пожал плечами.

А Зина, глядя в пространство, по-за леса, растекшиеся вокруг деревеньки, по-за белояровые, золотистые высокие стога облаков, сметанные небесными работниками, расставленные по окоёму, вдруг жалуется неведомо кому, наверное, самому Господу: "У сильного всегда бессильный виноват… Всё хуже, всё тягуче жить… Народ и так на одном хлебушке сидит. Только хлебушком и пробавляется. Скоро падать будут старенькие по дорогам: хошь и грабь их, да грабить нечего. Привезли нынче мешок овсяной муки, вот и наварят на всех… "

* * *

Деньги на свинью нашлись в Москве у друга Проханова. Проханов был истинный друг, и только у него я тогда мог сыскать помощи.