А жизнь становится всё более чудовищной, цены растут. Нам, пенсионерам, не по карману уже давно основные продукты питания. Но, к счастью, помогают заказы, в которых иногда бывает сахар. Живем-перебиваемся. Утром — каша и салат из капусты, у Наташи — творог, Георгий научился делать замечательный творог, в обед — суп, макароны или лапша (изредка с мясом), вечером так что-нибудь, чтобы есть не хотелось. Часто делаю блинчики, дёшево и можно заполнить желудок. Научилась делать блинчики с кабачками, с яблоками, с морковкой. А выйдешь на улицу, возле метро обычный теперь базар, продают всё — от гвоздей до ананасов. Цены баснословные. Например, 300 рублей стоит коробочка с заграничными кукурузными палочками. Я захожу в магазин только ради любопытства.
Кругом нищие: кто молча протягивает руку, кто энергично просит, приговаривая: "Подайте милостыньку, Бог вас простит". Люди восточного вида ходят группами, говорят по-своему, черноволосые, с хищными взглядами. Есть случаи людоедства, часто случаются квартирные кражи. Страшно оставлять квартиру, всё вынесут, ничего не останется.
Такая смута — вокруг и в душе, такое неверие ни во что, такая апатия. И все понимают, что власть бессильна что-нибудь изменить, Ельцин допускает одну ошибку за другой, а Гайдар, Бурбулис — всё это мелкая рыбёшка, заурядные личности, ни на что серьёзное не способные. Очень страшно, когда не чувствуешь за спиной власти, которая думает о тебе, помнит о тебе и хочет помочь. Что-то будет с моей бедной многострадальной страной и со всеми нами, если ничего не изменится? Что-то могут изменить к лучшему истинные патриоты, любящие свою страну, образованные и умные, каким был Столыпин. Но где взять таких людей, они, наверно, по тюрьмам сидят, едят свою баланду.
6 июля 1992 г. В стране — смута, митинги, забастовки. Беженцы затопили Москву, появились и в Черкизове, ходят, просят хлеба, воду, говорят, что убежали от войны. Что же грядёт?
Была почти месяц страшная засуха, наш огород — спасение и надежда, совсем захирел, не росла картошка — наша главная надежда, потом прошёл дождь, мы сразу окучили картошку, чтобы удержать влагу. Растут кабачки, тыква, свекла, всё остальное или не взошло или очень хилое.
Мы пока держимся, спасают заказы и салаты из нашего двора: одуванчики, подорожник, сныть, крапива, мята, зелёный лук — и всё это с подсолнечным маслом.
Живу лишь творчеством, вырываюсь в Москву и как сумасшедшая занимаюсь своими панно, никуда не хожу, одолеваемая страстью творить. Порою довольна результатами, порою — нет. Так у меня проходит лето 1992 года.
12 апреля 1993 г. Не писала давно, почти год, задавленная заботами о Даше, замученная бытом. В стране — полнейший раздрай. Скоро референдум, которого добивается Ельцин. За кого голосовать — не знаю, видимо, всё равно за кого, ведь никто пока не может вытащить страну из трясины.
Читаю "Дневники" Пришвина. Давно ни одна книга не была столь ценной для меня, как эта. Жизнеутверждающая, объясняющая тайны творчества, дающая точный анализ происходящего вокруг. Вот кое-что из "Дневника" Пришвина: "Нужно, чтобы каждый человек нашёл для себя лично возможность жить жизнью высшей среди скромной и неизбежной действительности каждого дня". "Культура — это дело связи народов и каждого народа в отдельности с самим собой". "Хоть бы минутку побыть с самим собой и собраться с силами — вот это нужно человеку, иначе он вывёртывается весь наружу и в своих делах не узнаёт себя самого".
14 апреля 1993 г. Не помню такой сумрачной весны. Солнце было только в феврале. Уныло, холодно, серо всё вокруг. И вдруг посреди всего этого — старое корявое дерево, какое-то лишнее и даже портящее вид, покрылось белыми пушистыми шариками и сразу всё окрасило вкруг, вселило надежду на весну. Это расцвела старая ива. Так и пожилой человек — немощный и слабый — вдруг заговорит, и мы забываем о его возрасте, а только любуемся им и внимаем его мудрым речам.
30 апреля 1993 г. Была в музее М. Н. Ермоловой, там состоялась встреча с чтецом И. Н. Русиновым, который давно и прекрасно читает папины стихи. Он сказал, что впервые о Кедрине услышал в Норильске от приятеля-актёра, тот прочитал ему отрывок из поэмы "Зодчие". "Кто это?" — спросил Иван Николаевич. "Поэт Кедрин, а поэма называется то ли "Строители", то ли "Зодчие"… Вспомнил Иван Николаевич и знакомство с мамой, говорил о том, какая она была удивительная, живая, энергичная. Рассказал он о 28 ян-
варя 1962 года, когда состоялся его первый сольный концерт, посвящённый Дмитрию Кедрину, а мама не пришла. После первого отделения концерта Иван Николаевич позвонил маме и узнал, что у Дмитрия Кедрина родился внук, которого тоже будут звать Дмитрием. Фурор был потрясающий. У меня до сих пор висит над папиным столом афиша об этом вечере.