Наш Современник, 2009 № 03

Возможно, эта луговина и ильменек уберегли нас от громкого скандала, связанного с нашими отлучками на речку. Мы чаще стали приходить после школы сюда, в этот необъятный класс, являющий собой часть таинственного, бесконечного мира, название которому Вселенная…

А вечерами Колька рассказывал мне о звездах, которым древние люди давно уже дали названия. Какое множество этих названий и созвездий! Они теснились в моей голове, не давая успокоиться. Созвездия Большой и Малой Медведицы, Волопаса, Гончих Псов, Медузы, Персея, Орла, Лебедя и Лиры… Я никогда раньше не слышал о таких звездах: Ригель, Сириус, Вега, Альтаир! А Колька говорил о них, не заглядывая в книжку.

* * *

У моих родителей отношение детей к школьной учебе было, как к работе. Работы и забот дома по хозяйству всегда много, но если я сидел за учебниками или шёл в школу — этому всегда отдавалось предпочтение. В школу они ни по какому поводу не ходили, оказав мне и учителям безусловное доверие.

Пропуская занятия, я чувствовал себя как мелкий воришка.

"Это все Колька, — мысленно старался я оправдать себя. И тут же недоумевал: — Но мне с ним интересно! Во всем! Его астрономия! Он может стать ученым… А с Нинкой Милютиной интересно? — почему-то возник вопрос. — Интересно, — согласился мысленно я. — Но она девчонка! И это ее стремление к пятеркам! Кроме уроков, ничего не знает. Слова роли, когда репетируем, декламирует, как стихи. Как швейная машинка, строчит, и только. Во всем правильная. Где только этому научилась?"

Однажды Колька сказал мне, что больше не будет учиться в школе:

— Матери становится все хуже. Говорит, если загнется, мне с двумя сестренками не вытянуть… Она уже переговорила с кем надо. Меня берут в поселке учеником в автомастерскую.

— А астрономия? — вырвалось у меня.

— Телескоп можно и в слесарке сделать…

Что я мог сказать? Мне и верилось, и не верилось в Колькин оптимизм.

* * *

Вскоре я тоже решил уйти из школы. Главный довод: сменился художественный руководитель в клубе. Драматический кружок, который он вел, перестал существовать.

"Буду учиться в каком-нибудь училище в городе, начну заниматься где-нибудь в драмкружке", — так выстраивал я свои планы на будущее.

Но сказать такое родителям я не мог. Большинство наших ребят после школы уходили в мореходку, в летное училище. А я — в артисты?

Несколько дней я готовился к разговору с родителями. В школу ходил исправно. Наконец вечером, когда все были за столом, решился.

— Не хочешь учиться?! — строго сказал отец. — Живи неучем. Я попытался объяснить:

— Мне надо куда-то, где… В ФЗУ можно…

— Володя, учебный год уже идет. Зима впереди. Куда сейчас? — осторожно начала мать.

— У тебя с учебой не ладится или с учителями? — жестко спросил отец. Я смешался, не зная, как ответить.

— Колька тебя баламутит, — сказала мать. — Держись за землю: трава обманет.

Лицо отца сделалось кислым.

— Вольному — воля. Пускай, мать, сам решает. Пошли загонять скотину. На дворе темень.

Они в тягостной тишине оделись и вышли из избы.

Утром я молча поел хлеба с молоком и пошел в школу.

…Теперь мы с Колькой виделись редко. Он рано уезжал вахтовым автобусом на работу, поздно возвращался. Встретившись с ним вечером на улице, я удивился тому, как он изменился. Говорить он стал мало. И то как бы нехотя. И начал курить.

— Коль, — спросил я его, — чем ты на работе занимаешься?

— Аккумуляторы заряжаю…

У меня на языке вертелся вопрос про телескоп. Но я промолчал.

* * *

За неделю до Нового года внезапно умер учитель английского языка Петр Петрович Саушкин. Выходил из школы и около крыльца упал: остановилось сердце. Для нас это было нелепицей. Всю войну прошел, а тут…

Приехали из города военные: солдаты и два офицера. Один — полковник. Оказывается, учитель был военным разведчиком, и о нем писали даже в книге. А мы привыкли, что он не совсем нормальный: то трясется весь, то не в тот класс зайдет, куда надо… Мы не думали, что разведчики могут быть такими. Два боевых ордена и несколько медалей теперь лежали на красных подушечках.

Я стоял у гроба, когда подошел Колька.

— Когда он ушел добровольцем на фронт, ему было всего на два года больше, чем мне! — шёпотом сказал он.

Прогремели залпы салюта…

* * *

В конце февраля наш класс взбудоражила весть. В поселке обокрали магазин. Взяли так, кое-что по мелочи. Но — кража!

Кольку забрали на глазах его бывших одноклассников два долговязых милиционера, прямо на остановке автобуса, около школы. Взяли его одного. Говорили, что в кармане спецовки у него на работе обнаружили украденные в магазине дорогие конфеты.

Ракитина увезли в город. Был суд.

Наконец Колька вернулся. Говорили, что, учитывая его возраст и то, что, кроме матери, он единственный в семье кормилец, ему дали условный срок. Я не решался напрямую спросить его об этом. Все откладывал. Отпустили, и хорошо.

Теперь Колька изменился еще сильнее. У него и походка стала другой. Шагал он теперь не спеша, резвость пропала. И взгляд! Холодный и чужой.