Как нет любви земной, что без конца, Которой с детства мы уязвлены. А есть смешные глупые сердца, Дрожащие в предчувствии зимы.
И есть великих сроков череда, Когда под знаком славы и беды Пред тем, чтобы угаснуть навсегда, Качает сад тяжёлые плоды.
К РОДИНЕ
Время полулюдей, годы полураспада, Череда беззаконий поросла лебедой. Что же сталось с тобой, и кому это надо — Километры беды мерить общей бедой?
Что нам "Запад", "Восток", если вышло иное, Если русские тропы сюда привели? Ты стоишь на краю, чуешь вечность спиною, А вокруг только небо и немного земли.
Только ты, моя рань, моя вольная воля, — Позабыв про усталость, звёздной пылью пылит, — Только ты и осталась, как лучшая доля, Только ты и стоишь — остальное болит.
Есть в России такие места,
Что не тронуты словно бы временем.
Там над рощами властвует древняя,
Первозданная красота.
Над поляной шмели, как цари,
С медуницы летят к иван-чаю,
Там березы забвенье качают,
И звезда над осиной горит.
На листах, что трепещут едва,
Грань меж тенью и светом неясна.
Там зовёт неразгаданно властно
Неба добрая синева.
Сладок там малахитовый хмель
Трав, не знавших жестокости стали.
Там врачует заботы-печали,
Как знахарка, склоненная ель.
Ах, какая стоит тишина В тех местах сокровенных России, Словно рощу о чём-то спросили, А ответа не знает она.
На старинной гравюре,
где небо вразлёт Разметалось над полем, Где ворон клюёт На дороге ячменные зерна, Где легко и упруго
скользят облака, Где не то чтобы дни и года,
а века
Исчезают, как листья, покорно. На старинной гравюре, где сонный покой От осокоря льётся, И на водопой
Пастушонок торопит отару, Там душа и пространство,
себя обретя, Так слились воедино,
как мать и дитя, Как два промысла Божьего дара. В окнах сумерки гаснут, стирая тона, Размывая границы гравюры и сна, Поля этого, этой дороги. Нет отары давно и её пастушка, Бесприютен пустырь,
тяжелы облака, И исполнено небо тревоги. На асфальте дорожном
не зёрна, а тлен, Задохнулось пространство