Нафтали дал ему четыре сотенных.
– Ты играл… потрясающе. В следующий раз проси тысячу. Впрочем, ты стоишь большего.
Не пойму всё-таки, почему ты не можешь зарабатывать этой… трубой?
– И я не пойму… И хочу знать почему… На днях играл в религиозном квартале три часа для ортодоксов. Духота. Мужской круг. Кто-то выпал в обморок, его тихо вынесли и – дальше. Одна каденция, несколько повторяющихся нот до бесконечности. И барабан, отбивающий ритм. Барабанщик сжалился надо мной и дал вату заткнуть уши. Домой я вернулся глухой, с тремястами шекелями и распухшими губами. Я заработал на хлеб. На неделю… Музыкой?
– Ты знаешь, – сказал Нафтали, – в иврите два слова для двух разных профессий: «клейзмер» и «мусикай». Здесь ты работал как музыкант, но разве это обычно нужно танцующим? Им что попроще.
– А что клейзмером, что строителем-грузчиком – разница небольшая. И то, и то – не моё.
Рав, прикоснувшись к его плечу рукой, дал понять: присядем.
– Я разговаривал о тебе. Всё зависит не от созвездия – от тебя.
– Что я должен сделать?
– Никто не даст прямого ответа. Думай сам…. Над каждым из нас в небе – цепь наших корней. Один выше другого. Тебе для обретения гармонии надо начинать сверху, таков твой путь освобождения от этой сцепки безденежья и таланта. Размыкание может произойти лишь по законам духовности, ты должен сверху увидеть корни и ветви.
– Для этого надо прожить жизнь?
– Не всегда. Экстремальный опыт даёт потрясающий выигрыш во времени. Встряска…
– Я встряхивал себя. Переехал из одной страны в другую.
– Мало. Ты ехал в том же вагоне: те же люди рядом, те же вкусы, те же привычки. Перевёл стрелку на рельсах и всё. Но живёшь почти так же, как жил.
– Что я должен делать?
– Переменить себя.
– Как?
– Знать дано лишь тебе самому.
– Я не знаю.
– Если нет внутри тебя точного импульса к действию, используй одно из правил Торы. Пусти свой хлеб по водам, и по прошествии многих дней найдёшь его, где пристанет. Дай Господу вести тебя.