– Я – ничего – не – скрываю. Ничего, – заявила Эмма, выделяя каждое слово. – Не дави на меня, ладно? Если я захочу что-то рассказать, я расскажу!
Она сказала это как-то по-хитрому – без злости или раздражения, – как подросток, пока не умеющий подбирать слова для описания своих чувств. Но какие-то чувства определенно были.
Надя не понимала, в чем дело. Все выходные она ждала, что Эмма что-то объяснит, замечая, как та уходит в свои мысли прямо во время разговора и постоянно проверяет телефон, утверждая, что это точно в последний раз. Надя давала Эмме шанс снова и снова, но та так ничего и не объясняла. Сначала Надю это немного раздражало, потом по-настоящему разозлило, а теперь она не на шутку обеспокоилась поведением подруги. Как будто Эмма узнала нечто плохое, а делиться не хочет, – или же ждет плохих новостей. Сама Надя оправилась достаточно, чтобы интересоваться своей спутницей, у которой определенно случилось что-то нехорошее.
– Я просто беспокоюсь, – объясняла она. – Я думала, у меня одной депрессия в эти выходные. Но я вижу, что ты тоже нуждаешься в заботе.
Эмма смягчилась:
– Ох, извини. – Она улыбкой выразила признательность официанту и пробормотала «спасибо», когда тот принес ей апельсиновый сок. – Я не хотела тебе грубить. Я не отрываюсь от телефона из-за работы и, уверяю, не думаю ни о чем другом, дарю тебе свое внимание на все сто процентов. И я отдыхаю! Честно!
Надя потянулась, чтобы коснуться ее руки.
– Я тоже, – сказала она, не купившись на слова Эммы. – И я тоже здесь, с тобой, понимаешь?
– Конечно. – Эмма кивнула, улыбаясь.
Принесли яйца, и подруги принялись есть. Они толкнули друг друга локтями, когда мимо их стола прошла австралийская поп-звезда из нулевых, и широко улыбнулись, когда неподалеку прошагали Бруклин Бекхэм с сыном Мадонны. Было ясное солнечное утро, и место кипело воскресной утренней энергией: множество кашемировых тренировочных брюк, завтраки и чашки с капучино. Снимать на камеру было запрещено, но Эмма все равно фотографировала свою еду.
– Во сколько занятия? – наконец спросила Надя.
– Вот же ж, точно! На самом деле нам бы не помешало сходить. У нас есть еще минут двадцать.
– Круто.
Обе рассмеялись, радуясь, что, по удаче, кто-то вечером подсунул им под дверь расписание мероприятий, пока они ужинали ребрышками с картофелем. Где-то между семинаром по органическому уходу за кожей и занятием по фитнесу затесался сеанс по фасциональному релизу под руководством всемирно известных экспертов.
– Поверить не могу! – сказала Эмма. – Это как раз то, о чем я тебе говорила – Дениз с работы пробовала! После развода.
Надя посмотрела, куда указывала подруга. Брошюра гласила:
– Я все еще не уверена… – произнесла Надя. – Ну, ладно. Хорошо. Давай попробуем.
Подруги подали сигнал официантам, чтобы те вернули членскую карту Эммы, и она попросила потом доставить еду в их домик. В легинсах «Ликра» и кроссовках «Найк» – униформой, подходящей для любых упражнений, – они направились в зал.
Первые двадцать пять минут часовых занятий Надя давилась от сдерживаемого смеха. Все, что она делала, казалось ей нелепым. Иванка Нилссон оказалась шведкой, блондинкой около шести футов ростом и выглядела как метательница ядер, а на занятие пришло всего пять человек. Ее английский был безупречен, но содержал властные нотки, – Надя частенько замечала такое в носителях нордических языков: они выдавали свою прямоту в интонациях английского языка. Она боялась, что тренер заметит ее смех и отчитает ее. Но еще труднее было сдерживаться оттого, что Эмма полностью погрузилась в атмосферу и слушала инструкции с закрытыми глазами («Интуитивное освобождение», как называла это Иванка), так что Надя чувствовала себя совсем не в теме и еще более глупо. В основном нужно было перекатываться телом по теннисному мячику туда-сюда, в поисках болезненных мест, пока действительно не станет больно везде, но (по крайней мере так сказала Иванка) в конце концов вся боль уйдет.
«Ну да, – думала Надя, – потому что проклятое тело онемеет».