Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941)

Собственно говоря, европеец и европейская культура – это самые органические солипсисты и солипсизм посреди безответственно эксплуатируемого бытия! Такого последовательного и обоснованного солипсизма не бывало никогда. И интимное стремление вырваться из заколдованного круга солипсизма делает для нас особенно дорогими такие вещи, как «Песнь о Гайавате». Когда-то Лазарь Моисеевич Шерешевский, которого Вы, наверное, помните, говаривал мне, что его роднит со мною чувство и сознание органического родства с окружающим миром, сознание обязанности и обязательства пред встречаемой природой, средой и вкрапленными в них людьми и животными. Конечно, как только мы на минуту допустим это чувство общности и убеждение общности и родства со своею средой, так все радикально изменится. Но надо понимать, что это и радикальный перелом всех точек отправления европейского человечества! Если дело не в поверхностном недовольстве собою и своим укладом мысли, но в действительном понимании порока своих точек отправления, поэма Лонгфелло предстает в своем новом, несравненно более близком свете! Вот я вспомнил Лазаря Моисеевича Шерешевского, нашего старого друга. Он скончался недели три тому назад после тяжелой болезни, начавшейся еще весною и не давшей ему побывать на Московском съезде в июне. Это был во многом выдающийся человек, потерять которого для нас невознаградимо. В Москве остались его старики – отец и мать, которые жили за его счет. Как теперь они будут существовать, лишившись поддержки сына? Накануне конца Лазарь говорил мне: «Очень хочется жить и не хочется жить, и не знаю, что лучше!» Потом через час: «Забыть надо, забыть надо свое!» И еще через полчаса: «Теперь я могу закрыть глаза и сказать всему миру: спокойной ночи, спокойной ночи!»

Лазарь уходил не в чуждую и мертвую среду, подлежащую всего лишь беззастенчивой эксплуатации, но в то родное для себя бытие, из которого вышел. Это всего лишь возврат к отцам своим. С тем же сознанием уходили и поколения предков там – под небом Палестины и Испании! Это совсем, совсем не то, чем живет наша философская madame Sans-Gene!

Я очень прошу Вас, дорогая Фаня, сделайте справку по «Всей Москве» или по аналогичному справочнику, каков адрес Варвары Никитичны Гайказовой. Мне необходимо переписываться с нею, и никто не может до сих пор дать мне сведения о ней. Когда я был в июне на съезде, она показалась на минуту на эстраде в Доме ученых, в самом конце моего доклада. Так как меня звала скорее ехать Лина Соломоновна Штерн, я успел сказать В. Н. Гайказовой только свой адрес, где мы могли повидаться. Но повидаться с В. Н. так мне и не удалось. Она, по-видимому, не могла побывать у меня в «Пассаже». Но меня очень огорчает эта неудача, и очень нужно перекинуться письмами со старым приятелем. Итак, если это будет в Ваших возможностях, не откажите узнать координаты Варвары Никитичны. Очень жаль мне, что не удалось побывать у Вас под гостеприимным кровом. Передайте ей мой глубокий поклон и добрые пожелания. В самый последний день моего пребывания в Москве И. Ф. Попов завез меня в Институт мозга Фогта, дабы показать снимки токов действия с коры большого мозга. Я увидел так много замечательного, не говоря о новой методике изучения корковых процессов. И вот оказывается, что тут же, под помещением Фогта, помещается и Ваш институт крови. Оказалось, однако, что из Вас никого в институте не было за свертыванием работ на лето. Так что и здесь, по-видимому, не удалось. Ну что сказать Вам о себе? За это лето удалось подготовить к печати следующий том сочинений Н. Е. Введенского. Это хоть и небольшая работа, и приятная для меня работа, но все же несколько меня утомившая. Теперь приходит новый академический год, и так не хочется втягиваться опять в учебную инерцию!

Какое впечатление оставил у Вас и Ваших институтских прошедший съезд? Мне была заказана статья о съезде, но я так и не успел написать ее за лето! Пока был в Москве, время мое было забито так разными неотложными заданиями, что записывать также ничего не пришлось. Не пришлось и побывать у друзей, с которыми давно, давно не виделся. Корректуры докладов и реплик на съезде пришлось все-таки забрать с собою в Ленинград и лишь через 2 недели закончить работу над ними. Не знаю, будут ли издавать весь этот материал? Бывали ли Вы на съезде писателей, о котором так много говорят в последнее время? Где и как отдыхали летом? Напишите о себе, пожалуйста, поподробнее!

До свидания. Преданный Вам А. Ухтомский

Сейчас только что была у меня Лена. Ужасно был рад ее повидать. Она очень поправилась, загорела, выглядит прекрасно!

18

3 января 1935