Наша Рыбка

Она вдруг сделалась абсолютно безвольной, разрешив наконец довести ее до квартиры и снять с нее пальто. Я не стал включать в прихожей свет, а на удивленное «Вы вернулись?» Петя быстро ответил:

– Да, Ясна позвонила родителям, они приедут за ней через час.

– Можно мне немного полежать в твоей комнате? У меня разболелась голова, – тихо спросила она.

На моем крутящемся кресле стояла Иришкина сумка – она не оставляла свои вещи в прихожей, как другие, а приносила сумку сюда, словно это была ее собственная комната. Но Ясна была не в том настроении, чтобы думать о чужих сумках, и поэтому, пока я закрывал за нами дверь и поворачивал замок, чтобы к нам троим никто не входил, она села в кресло на свободный от сумки край, которого ей оказалось достаточно.

– Почему ты до сих пор плачешь? – спросил Воронцов, глядя печально и жалобно.

– Слишком много всего случилось! – сказала она, вдруг уронив голову на руки, и ее плечи затряслись. – Страшно. Я как будто схожу с ума. А еще меня парень бросил.

Между тем, как она это сказала, и тем, как до меня дошел смысл, я успел подумать еще много всего: например, вспомнил, как мама, подойдя ко мне близко, сказала: «Ой, у тебя тут что-то…», а потом, так и не дотронувшись до темно-красного пятна, оставленного Ясной на моем плече, неловко улыбнулась и ушла, сделав вид, что ничего не спрашивала; еще я вспомнил, как держал Ярославну за руку в машине; как не узнал ее в кафе… И вдруг на этот цветной теплый мир обрушилось что-то чужое и неприятное, вылилось ведро черной краски, и со всех сторон поползли темные, грязные подтеки.

– Что? – переспросил я упавшим, почти неслышным голосом.

И тут же сам вспомнил, что, стоя чуть в стороне от нас на автобусной остановке, в тот день, когда мы только познакомились, она с кем-то говорила по телефону и была чем-то расстроена после этого разговора. Потом кто-то встретил ее после Петиного дня рождения. И в замешательстве от двух букетов была, скорее всего, не ее мама, а кто-то другой… Возможно, что и трубку она не брала потому, что я звонил в неподходящий момент… Ну и сегодня было отчетливо видно, что, сидя с нами, она думала не о нас, она думала о чем-то своем, что нас не касалось.

Я был потрясен.

Но почему? Почему она не сказала нам прямо? Почему не сказала нам правду с самого начала?

«А ты почему не рассказал Иришке о Дроздовой?» – тут же спросил меня голос совести.

«Это тут ни при чем!» – чуть не выкрикнул я в голос.

– Парень? – услышал я Петю.

Он весь как-то сжался, стал мельче и еще бледнее. Его лицо на этот раз не выражало ничего.

– И почему он тебя бросил? – спросил он к моему совершеннейшему изумлению: он, ревнивый, капризный, неуравновешенный, самовлюбленный. Ему что, правда было интересно, почему ее бросил этот чертов парень? А я, я же отходчивый, слабый, мягкий! Почему я стоял у двери со сжатыми кулаками, словно впитав в себя все настоящие Воронцовские чувства, и ощущал только гнев? Она нас предала! У нее был парень!

– Я рассказала ему про вас. Все рассказала.

– А, ну тогда я не удивлен…

– Зачем! – оборвала она его. – Зачем вы появились? Зачем вы все разрушили? Для чего вам я?

– Ясна, ну послушай, ну… Так. В этом я виноват, – зачастил Петя, а ненависть во мне снова перекинулась на него – вздумал брать на себя вину? Надеется таким образом ее заполучить?

Увидев, что его слова не произвели никакого действия, Петя отстранился и опять сделался никчемным. Я все молчал, наконец он зачем-то спросил:

– Как зовут твоего парня?

– Стас, – выдавила Ясна.

«Идиотское имя», – подумалось мне.

– Ну и что, уже ничего нельзя исправить?

– Нет, – снова буркнула она из-за ладони, прижатой к лицу. – Да и не надо. Мы бы с ним все равно расстались – это вопрос времени. Он серьезный, совсем не такой, как я. Мне на самом деле с ним было очень скучно. Он… нормальный.

– Подожди-ка. – Петя подобрался и теперь уже с тенью улыбки примирительно положил ей на колено руку. И так спокойно-преспокойно, как будто все ему было известно заранее. – Так в чем же проблема?

У меня шумело в ушах, я уже ничего не мог понять.

Ясна, видимо, тоже ничего не понимала.