Наша Рыбка

Я достал планшет и попытался найти хоть что-нибудь о птицах, обитающих в этой части города.

– Да это же соловьи! – рассмеялась медсестра, застав нас за поисками. – В этом году слишком рано потеплело, наверное, поэтому они запели.

– Если бы запели позже, я бы так и не узнала. Да уж, не услышать соловья – вот я была бы неудачница, – с натужной, но искренней улыбкой пробормотала Ясна. Подождав, пока медсестра сделает укол и выйдет, Ясна спросила: – Ты ведь поедешь навестить Петю?

– Я полечу завтра… И послезавтра уже вернусь.

– Тогда передай ему это. – Она чуть качнула головой в сторону тумбочки: на дне чашки лежала ее золотая рыбка. Я подцепил украшение двумя пальцами.

«А мне?» – захотелось вдруг спросить. Но сейчас не время для глупых обид… совсем не время…

– И передай, что я его люблю. Влюбилась в него с первого взгляда, как ненормальная. Влюбилась, едва он окликнул меня «Девушка, стойте».

Я с усилием опустил голову. Ее слова, похожие на прощание, память тут же припрятала в свои мрачные тайники. Золотая рыбка больно впечаталась в кожу в сжатом кулаке.

– Для тебя тоже есть кое-что. – Голос ее превратился в шепот.

Я замер.

– Да, Игорь.

Поднял на нее глаза.

– Не понял? – спросила она, улыбнувшись одним уголком рта. Веки, сдавшись под тяжестью ресниц, сонно опустились, но тут же вновь поднялись. – Конечно, сложно поверить, что я вдруг стала сентиментальной… Открой ящик.

Я выполнил просьбу, во второй раз склонившись к прикроватной тумбочке. Ящик был почти пуст – куда-то исчезли все исписанные блокноты, ручки и книги. Не было ничего, кроме деревянной коробочки, – знакомого гробика для потенциального кузнечика. Я судорожно перевел взгляд на Яснины руки: нет, и мое, и Петино кольца все еще норовили соскользнуть с ее исхудавших пальцев. Я в недоумении открыл коробочку и увидел еще одно кольцо – широкое, из белого щербатого металла. Кольцо будто били маленьким молоточком, поверхность казалась помятой, это выглядело очень круто. Напомнило мне самого себя.

– Говорю «да». Понял теперь?

Кислорода резко стало меньше. Надо было что-то ответить, но слов не находилось. Хотелось дать волю чувствам, но я лишь глупо схватил ртом воздух и закашлялся.

– Но только не носи слишком часто… У тебя еще все впереди, Игорь.

– Как ты это сделала? – оборвал я ее. Без нее ничего впереди у меня не будет, это я точно знал. – И как узнала размер? – Кольцо сидело как влитое.

– С размером просто угадала. Принесла его вчера Аля, я ее попросила.

Рано утром я уехал в аэропорт, а Ясну родители забрали домой. Я не понял зачем. Зачем тяжелобольную внезапно выписывают? Зачем стараются сбагрить на руки родным, если те готовы платить за палату и полноценный уход в больнице? Я еще не знал всех тонкостей.

Далекий город N (прямо как в рассказах русских классиков), куда я летел пару часов и куда сослали на службу непокорного, несговорчивого Воронцова, встретил меня уже поблекшей весной, гул самолета стал его песней. Гимном. Гимном беспросветной дыры, где живут люди без особых надежд, и мрачного провала, куда катится вся моя жизнь.

Я еле нашел свой хостел, три раза пришлось обойти здание по часовой стрелке, прежде чем случилось мистическое появление двери в облезлой стене. Ржавый козырек над ней был изогнут, будто на него сбросили труп. Картина эта представлялась очень живо, несмотря на солнечный полдень и ветер, наполненный запахами цветущих деревьев. Я чувствовал, как начинает вонять кровью и как чье-то тело, выкинутое с пятого этажа, грузно бьется о металлический выступ.

Впрочем, к делу. Мое пребывание здесь по всем пунктам расходилось с привычными делами, и следующим утром я уже трясся вместе с мутными стеклами в разваливающемся автобусе. Оказалось, что конечная остановка находилась далеко от места, куда я направлялся, поэтому я сверился с картой и взял такси.

– Служить? – спросил толстый усатый таксист, когда узнал, где закончится наш маршрут.

– Нет, навещаю, – ответил я и, не вынеся затянувшегося вопросительного молчания, добавил: – Брата. Брата навещаю. Он служит.

– Ясно… Чаще мать встретишь. Еще иногда невесты приезжают.

Я промолчал. Понял, что и впрямь выгляжу не совсем привычным посетителем только тогда, когда в тесную комнатку с нсколькими обшарпанными столами, похожими на парты, набились три женщины возраста моей мамы и две девицы с покрасневшими глазами. Был еще мужчина лет пятидесяти – очевидно, чей-то отец – и морщинистый дед. Здесь стоял отчетливый дух нежилого помещения. Пахло кабинетом школьного директора или подсобкой, что-то вроде того. Женщины расселись на стульях и стали шуршать пакетами. Я знал, что солдатам привозят какие-то угощения, но не представлял, что в таком количестве.