Наша Светлость

   Теперь ее волосы пахнут этим местом - старым, обреченным. И потускнели от горя. Позволяя себя обнимать, Тисса замирает на его руках, и дыхание ее настолько слабо, что Урфин поневоле прислушивается к каждому вдоху.

   - Просто поверь, что я тебя не брошу. Что бы ни случилось, я тебя не брошу, - он целует пальцы, такие тонкие, что странно, как они вообще удержали нож. А если бы не удержали?

   - А если тебя убьют?

   - Не посмеют... ты потерпи, уже недолго осталось. Пожалуйста. Ради сестры, если не ради меня.

   Приносят ужин, и снова приходится следить, чтобы Тисса ела. Она устала, но изо всех сил пытается казаться бодрой. Садится у камина и закрывает глаза.

   Ее шкатулка с гребнями здесь, и халат из мягчайшей шерсти, и платья, и круглое зеркало в кованой раме, шкатулки с украшениями и лентами, книги... Урфин не знает, что еще принести, чтобы ей стало легче.

   Хотя бы ненадолго.

   И сегодняшняя корзинка, оставленная в углу, лишь попытка отвлечь.

   - Зачем? - Тисса задает этот вопрос каждый раз, и уже знает ответ.

   - Просто так, - в гребнях и шпильках нет ничего сложного, и Урфину нравится расчесывать ее волосы, хотя сейчас он ощущает себя предателем. - Я ведь так ничего не подарил тебе на день рожденья.

   В корзинке - белый кучерявый барашек, игрушка, которую покупают детям. И Тисса улыбается, по-настоящему улыбается. Вот уж действительно - ребенок. И проведя пальцем по кожаному ошейнику, читает:

   - Мальчик.

   Ее смех согревает. И Урфин целует светлую макушку.

   - Чтобы ты не скучала, когда меня не будет. На следующий год я что-нибудь получше придумаю.

   Повисает неловкая пауза. Тисса не уверена, что этот год будет. Но несчастного барашка прижимает к себе так крепко, что становится завидно.

   - А... у тебя когда день рожденья?

   - Не знаю.

   Костяной гребень скользит по шелковым прядям. И наверное, надо говорить, но сегодня как-то тяжело придумывать что-то.

   - Тогда еще не было такого строгого учета. Детей не отмечали. Разве что количество, когда продавать случалось. Ну или вообще по дюжинам. На хозяйстве дети не нужны, вот их и отдавали задешево.

   - Куда?

   - На фермы. Там уже доращивали. Ребенок, я этого ничего не помню. Случалось просто говорить с людьми, да и вообще разбираться... в вопросе. Обычно продавали тех, что постарше, но мне повезло уйти года в два... примерно.

   - И ты... не знаешь, кто твои родители?

   - Это не имеет значения.

   Не для Тиссы. Она оборачивается и смотрит с таким ужасом, что Урфин прикусывает язык: думать надо, что говоришь. Девочка не привыкла к тому, что людей выращивают на фермах, и родители - не самая нужная в жизни вещь.

   - Смирно сиди. Косу плести буду.

   - Ты же не умеешь.

   - Научусь.

   Отворачивается и вправду замирает, но ненадолго.

   - Ты... не любишь, когда тебя жалеют.

   - Не знаю. Но меня жалеть незачем. Мне не было плохо. Меня никто не бил, не унижал, не морил голодом. Нарочно, во всяком случае. У меня были учителя, которых не каждый себе позволит. И Кайя. Видишь, получилось. Я талантливый?

   - Очень.

   Краснота добралась до уха.

   - Расскажи еще... пожалуйста.

   Расскажет. О Ледяном замке и Мюрреях. О возвращении и страхе, который вызывал отец Кайя. Об ошейнике, что стал вдруг значить куда больше, чем Урфину хотелось.

   А вот о Фризии и дороге с крестами ей знать незачем.

   И о коконе.

   И цепи, на которую Эдвард его посадил.

   О тренировках Кайя и сломанных костях, крови через горло и ненависти к тому, кто мучит обоих. О том, каким возвращался Кайя и как он забыл, что умеет рисовать... нет, не стоит.

   О Магнусовой библиотеке, пожалуй, можно. Пыльные полки и книги, каждая - как дверь в другой мир. И о Ласточкином гнезде, которое Тисса скоро сама увидит. Железный камень в короне скал... дорогах... глупостях... Урфину никогда не хотелось рассказывать о себе. Но Тисса готова была слушать.

   И заснула она на этот раз спокойно.

Глава 30. Приговор

   - Вы подлец.

   - Мне это не мешает жить.

   Из диалога о достоинствах и недостатках.

   Старые привычки не забываются. И пожалуй, Кайя было легче, чем остальным - он помнил, как правильно жить в кошмаре.

   Четко отделять кошмар ночной от дневного.

   Держать барьер между собой и миром настолько прочный, насколько это возможно.

   Давить эмоции, отодвигая на край сознания. Ограничивать разум, отрезая заодно и блок. Кайя не способен его преодолеть, но запереть в себе - вполне. Позволить телу самому использовать заученные позы, жесты и фразы.

   Избегать людей, которые дороги.

   Избегать людей вообще, поскольку они, не замечая происходящего с Кайя, норовят делятся собственным недовольством, повышая риск непроизвольного всплеска.

   Ломать.

   В этой войне Кайя терпел поражение. Бессмысленные стычки. Барьер. Давление. Нарастающая тяжесть, звон в голове, переходящий в ультразвук. Грохот. Безвкусная кровь на губах.

   Темнота.