Наша светлость

— На мороз. В одном… злости на тебя не хватает. — На плечи ложится что-то большое и мягкое. Теплое. — Идем.

Тисса не спрашивает куда, она идет, но, кажется, слишком медленно, и Урфин злится. На него и смотреть не надо, чтобы понять, — точно злится. Опять. И на руки подхватывает, окончательно позабыв о приличиях.

— Что вы… куда вы…

— Заговорила. За шею держись.

Выражение лица такое, что Тисса предпочла подчиниться.

— Руки ледяные… еще одна такая выходка, ребенок, и я точно за розги возьмусь.

Перед ними расступаются. Наверняка смотрят. Шепчутся, обсуждая новость… Какую именно? О да, сегодняшний бал будет богат на сплетни. Их хватит даже не на год — на годы.

Ложная портьера. Неприметная дверь. Комната для двоих с полукруглым потолком. Почти все пространство занимает низкий диван весьма преклонных лет. И железная стойка с короной свечей. Пахнет пылью, плесенью и лавандой, сухие веточки которой лежат на изголовье дивана.

Тиссу положили на диван, и он заскрипел, возмущаясь тем, что кому-то вздумалось тревожить его многолетний покой.

— Вашей светлости не следует…

…вести себя подобным образом, потому что вряд ли это поведение придется по вкусу новой невесте. А Тиссе его и вовсе не простят. Ей ничего не простят.

Единственный выход — уехать.

Куда?

Попросить Аль-Хайрама, чтобы украл? Безумная мысль, и Урфин точно возьмется за розги, если узнает.

— Прекрати. Пожалуйста. — Шелковые перчатки полетели в угол, туда же отправились туфельки. — Забудь все, что наговорила тебе эта стерва. Вот знаешь, что меня бесит?

Тисса не знала и не уверена была, что хочет узнать.

— Твоя покорность. Ты даже не пытаешься сопротивляться.

— Что мне следовало сделать? — Тисса порадовалась, что голос звучит ровно.

— Для начала дождаться меня. И спросить, что я думаю по поводу этого балагана.

Надо же, как она замерзла. Руки. И ноги тоже. И кажется, все тело до самого нутра, которое тоже в ледышку превратилось. Наверное, еще немного, и Тисса стала бы ледяной статуей. Сейчас холод впивался в ступни тысячами иголок, и Урфин, растирая их, причинял почти невыносимую боль.

— И… что вы думаете?

Урфин не ответил. Он оставил ноги Тиссы в покое и взялся за руки.

— Ты понимаешь, что могла умереть? Или ты этого и добивалась?

— Там… просто воздуха не было.

Не стало как-то и вдруг. И даже на балкончике Тисса не сразу смогла вдохнуть. А потом ей было страшно возвращаться.

— И… и вообще, что вам от меня надо?

Пожалеть? Она обойдется как-нибудь. У нее тоже гордость есть. Наверное. Где-то.

Урфин поднялся, неторопливо расстегнул сюртук, повесил его на подлокотник дивана и плащ сдернул. Холодно же! Но жаловаться Тисса не станет.

— Встань, радость моя. — Он сел к огромному неудовольствию дивана и, похлопав себя по ноге, велел: — А теперь садись. И не спорь, я сейчас не в настроении спорить.

Он вообще не в настроении. И отпустить не отпустит. Но хотя бы теплый… как печка, только лучше.

— В ванну бы тебя отправить. Потом в постель. А потом, как отогреешься, в угол. — Ворчит, но уже не зло. И плащом накрывает. — И я тебе говорил, что мне надо. Дом надо, чтобы можно было вернуться и забыть обо всей мерзости, которая творится снаружи. Тебя надо. Целиком. От макушки до пяток. И пятки тоже, они у тебя чудо как хороши.

Врет. Обыкновенные у Тиссы пятки. Круглые и розовые. А на левой шрам — когда-то давно на острую раковину наступила. Неделю потом хромала…

— Еще надо, чтобы ты мне дочку родила. Когда-нибудь потом. Можно и сына, но дочку лучше.

— Почему?

— Ну… сына придется воспитывать. Характер у меня скверный. И у него будет не легче. Станем ссориться. А дочку я буду баловать…

— Нельзя баловать детей.

— Можно. И нужно. Иначе вырастают вот такими, пугливыми, в себя не верящими.

Он гладит спину горячей рукой, и дрожь унимается. Еще холодно, но этот холод не опасен.

— Ну так как, согласна? А то у меня аргументы закончились. Во всяком случае, те, которые на словах. — Он дует на шею, и дыхание обжигает.

— А как же…

— Забудь.

— Но… если все так, как она сказала, то вам действительно следует… подумать.

— Вот в кого ты такая упертая, а?

В папу. Мама, во всяком случае, так утверждала, а дедушка говорил, что как раз-то характера папе и не хватает, иначе в жизни бы с мамой не связался. И Тисса в него, в деда пошла. Значит, с нее будет толк.

Наверное, он был бы разочарован.

— Да, Магнус меня усыновил. Я согласился на эту авантюру ради тебя, твоей сестры и еще Гавина. Детей, которые будут. Сейчас мне плевать на титул, но раз уж здесь без него не выжить, пусть будет. Я собирался тебе сказать сам…

…но не успел. И теперь все получилось не так, как должно было быть.

— И да, Андерфолл предложил мне свою дочь. А с ней деньги, связи и поддержку в Совете. Тисса, даже если бы не было тебя, я бы отказался. Меня однажды в жизни продали. И второго не будет.

Если прижать ладони к его груди, то они согреются быстрее.

— Ледышка. Больше так не делай, ладно?

— Не буду.

— Вот и умница. Знаешь, почему опасно брать деньги у ростовщика?

Потому что вернуть придется вдвое, а то и втрое. Так дедушка говорил. И Урфин с дедушкой согласился.