Наша тайна

ответственной за Кельвина МакКенну. — Это было правдой, хоть эта правда и не

разубеждала Джона, что за рулем была Дебора. Даже сейчас, разговаривая с человеком,

которого она знала и которому доверяла, женщина не могла упомянуть имя Грейс. Вместо

этого Дебора в который раз спросила: — Что же, в конце концов, он там делал?

— У нас пока не было возможности его об этом спросить, — сказал Джон. — Но

мы это сделаем. А пока заполните бланки протокола. У вас должно быть три экземпляра.

— Три? — испуганно переспросила Дебора.

— Один для нас, один для вашей страховой компании, один для реестра

транспортных средств. Так положено.

27

— Зачем?

— Запись об аварии будет храниться в вашем файле.

— У меня раньше никогда не было аварий. Вы видели повреждения на моей

машине? Они совсем небольшие. Я сомневаюсь, что страховая компания будет этим

заниматься.

— Все равно нужно подать копию в страховую компанию. Когда дело касается

человеческих жертв, вы обязаны это сделать. Если у мистера МакКенны нет страховки, он

может предъявить вам иск на оплату медицинских услуг и вашей страховой компании

придется заплатить.

А она посчитала отца паникером, когда он заговорил о суде. В устах Джона Колби

это звучало по-другому.

— Вы действительно думаете, что он подаст в суд? — спросила Дебора. — А как

же дождь? И то, что на нем не было светоотражающих элементов? Какой иск он может

предъявить?

— Это зависит от того, что обнаружит группа по восстановлению деталей

происшествия, — ответил начальник полиции, глядя на телефон. — Я сообщу вам, когда

придет их отчет. — Его круглое лицо смягчилось. — Как ваша дочь все это переживает?

— Не очень хорошо, — ответила Дебора, хоть на этот раз имея возможность

сказать правду. — Мне пришлось забрать ее из школы. Ей тяжело, и беседы не помогают.

— А что говорят другие дети?

— Я не знаю. Она мне не рассказывает.

— Это такой возраст, — сказал Джек, кивнув головой. — Трудный. Они хотят

отвечать за свои поступки, пока не получат такой возможности. Кстати, — добавил он,

почесывая верхнюю губу, и посмотрел на Дебору, — должен вас предупредить. Сегодня

утром мне звонила жена мистера МакКенны. С ней могут быть проблемы.

— Какие проблемы?

— Она очень расстроена. И хочет быть уверенной, что вы не отвертитесь

благодаря хорошей репутации. Именно из-за миссис МакКенны вам нужно заставить свою

страховую компанию пошевеливаться. Она очень сердита.

— Ия тоже! — взорвалась Дебора. — Не надо ему было бегать в темноте! Она

сказала, что он там делал?

— Нет. Похоже, ее не было дома, когда он ушел. Но не беспокойтесь. Мы

выполняем свою работу, и никто не сможет сказать, что мы предвзято относимся к той

или другой стороне. — Джон побарабанил пальцами по столу и встал. — Если я задержу

вас надолго, мои люди этого не одобрят. После обеда вы должны навестить

новорожденного сына офицера Боудоина. А он без ума от ребенка.

Дебора наконец-то улыбнулась.

— Ия. Обожаю навещать новорожденных.

— Вы подходите на эту роль.

— Сегодня это станет моим девизом. — Она встала, держа бланки в руках. —

Когда это нужно вернуть?

* * *

Она должна была сдать заполненные бланки в течение пяти дней с момента

аварии. Но едва выйдя из отделения полиции, Дебора решила покончить с этим как можно

быстрее.

Она сделала копии и весь вечер заполняла их. Пришлось несколько раз

переписывать, пока она не почувствовала, что написала все правильно. Потом Дебора

сняла копии с окончательного варианта, одну для полиции, одну для реестра и одну для

страховой компании. Последние две она вложила в конверты, подписала, наклеила марки

и спрятала в сумку.

28

Но убрав бумаги с глаз, Дебора не могла выбросить их из головы. Первое, о чем

она подумала, проснувшись на следующее утро, был отчет.

Вторая мысль была о Дилане. Не успела Дебора выйти из своей спальни, как

тихий звук электронного пианино заставил ее подойти к двери в комнату сына. Он играл

песню Боба Дилана «Blowin in the Wind» с такой душевной простотой, что у нее к горлу

подкатил комок. Ее взволновала не песня, а вид сына. Он сидел с закрытыми глазами, еще

не надев очки. Дилан играл с четырехлетнего возраста, на слух подбирая мелодии на

рояле в гостиной, задолго до того, как начал заниматься с учителем музыки. Даже сейчас,

когда учитель пытается заставить его читать ноты, мальчику куда больше нравится играть

мелодии, которые так любил его папа.

Не обязательно быть психологом, чтобы понять, что Дилан любит музыку только

потому, что может играть без очков. Уже в три года у него была сильная дальнозоркость,

а к семилетнему возрасту развилась дистрофия роговицы глаза. Очки исправляли

дальнозоркость, но из-за дистрофии правый глаз будет видеть все нечетко, пока не станет

достаточно взрослым для операции по пересадке роговицы.

Войдя в комнату, Дебора, как обычно по утрам, обняла сына.

— Почему ты такой грустный?