Я включила радио и начала готовить себе новую порцию лекарства. Зверь из Дартмура оставался главной новостью местной радиостанции. Одна женщина из Постбриджа утверждала, что видела, как он рыскал у нее в саду. По ее словам, существо было похоже на черного волка, раза в два крупнее немецкой овчарки, с желтыми «блестящими» глазами. «Я не решилась выйти на улицу, — рассказывала она. — Я никогда еще не видела животных такого размера — ну разве что в зоопарке. Теперь я буду сидеть дома до тех пор, пока его не поймают». Я посмотрела на Бешу, лежавшую в кресле в гостиной. Это описание вполне ей подходило, если не считать гигантских размеров и цвета глаз — у Беши они были коричневые. Дальше шло два интервью — с местной полицией и представителями Пейнтонского зоопарка. Беша подошла к дивану и, запрыгнув на него, уютно устроилась рядом со мной, а я принялась вязать и вязала до тех пор, пока снаружи снова не раздался странный скребущийся звук, на этот раз у входной двери. Беше не было до этого никакого дела, а значит, и мне не стоило обращать внимания. И все же я решила лечь спать, укрыться одеялом с головой и поразмышлять о работе и свете дня. Я понимала, что наверняка это скребется чайка, крыса или даже барсук, но мне не хотелось думать о том, почему этот кто-то скребется именно у моей двери, а не у чьей-нибудь еще.
В субботу, когда я проснулась, где-то снаружи громко пела незнакомая птица. Некоторое время я лежала и прислушивалась, но потом не выдержала и встала, чтобы на нее посмотреть. Но из окна были видны лишь привычные крыши, по которым тонкими струйками разливался жидкий солнечный свет. В общем ничего другого я так и не увидела, а мне ужасно хотелось на эту птицу посмотреть. Ее пение напоминало звуки игрового автомата.
— Малыш, пойдем обратно в постель, — сказал он осипшим утренним голосом.
Я вдруг почувствовала себя так, будто мне предложили поесть песка или попить морской воды.
— Ой, солнышко, а как же твоя рука?
— У меня есть вторая.
— Да, конечно, но…
Он убрал и левую руку.
— Ладно. Извини.
Шли минуты. Птица перестала петь. Кристофер вернулся в постель. Он лежал под одеялом и не двигался. В комнате, словно перед грозой, стало трудно дышать. Пожалуй, я впервые отказала ему в сексе, но ведь он взрослый человек, правда? Сам-то он отвергал меня постоянно. Последние семь лет он только тем и занимался, что меня отвергал.
— Ты знаешь, что мы сегодня идем к Либби и Бобу? — спросила я.
— Что? — невнятно раздалось из-под одеяла.
— Либби и Боб. Сегодня. Я спросила, помнишь ли ты, что мы к ним идем.
— Черт, — он сел в постели. — Твою мать!
— Чего ты ругаешься? Рука?
— Нет, не рука! Просто не хочу идти и играть в счастливую семью на пару с придурком Бобом и Либби, особенно если учесть, что она трахается с другим парнем! К тому же мы все равно не можем себе позволить вино и прочую фигню. И мне нечего надеть. Неужели нельзя как-нибудь отказаться?
— Нет, — ответила я, почувствовав, как меняется мой голос. — Лично я туда пойду. Я просто хотела узнать про твои планы. И, как выяснилось, я могу себе это позволить. А следить за нравственным обликом своих друзей я не собираюсь. Как и за нравственным обликом своих родных.
— Какого… — Он запустил трясущуюся левую руку в копну своих нечесаных волос. — Какого хрена все это значит?
— Никакого.
Я сложила руки на груди и посмотрела в окно. Птица так больше и не запела, а жидкое солнце окончательно впитали в себя рыхлые облака.
— Извини, — сказала я. — В общем, я получила кое-какие деньги. Вчера. Хотела устроить тебе сюрприз, но как-то не вышло. И я вот подумала…
— Нет, что ты там говорила про друзей и родных?
Я вздохнула.
— Я вчера видела Милли.
— А, эту жирную дуру! Теперь понятно, откуда у тебя все эти идеи.
— Не смей ее так называть. И нет ни у кого никаких идей!
— Она разбивает нашу семью.
— Нет. Это вы с Беккой разбиваете свою семью. Из вас троих только Джош ведет себя по-человечески. Почему ты считаешь, что твой отец не имеет права быть счастливым?
— А, ну понятно. Теперь у меня вообще вопросов нет. Речь идет о том, какой замечательный у нас Джош.
— Не будь идиотом.