Наша улица (сборник)

И, протолкавшись сквозь толпу, Хаим быстро вышел из зала.

6

Гнеся шлет Хаиму письмо за письмом, хочет приехать с детьми к нему, в Лондон. "Что это за жизнь, - пишет она, - оба мучаемся, я здесь, ты там..." Уже три года, как у нее нет мужа, у детей - отца. Безотцовщина к добру ье приведет. "И не забывай, что они, слава богу, растут...."

О том, чтобы он вернулся домой, нечего и думать, пишет Гнеся. Местечко с голоду пухнет. А погромы! Кто раньше не успел - уезжает теперь. "Бегут, как от огня. Распродают, закладывают все и уезжают". Сейчас еще можно продать их лачугу, а через год-другой и покупателя не найти.

Разве что даром отдать? "Смотри же, - так кончает Гнеся каждое свое письмо, - сделай все, что в твоих силах. Пора уже тебе зажить с хозяйкой в доме".

Хаим знает, что Гнеся права: пора положить этому конец. Немного денег на обзаведение "домом" он сколотил за это время. И все же он никак не может решиться вызвать семью к себе. Он знает, что приезд семьи навсегда отрежет ему путь на родину. А оставаться здесь ему смерть как не хочется. Не нравится ему здешняя жизнь. Ненадежная жизнь. Скажите на милость, ну как тут выбьешься в люди, когда кругом только и слышишь: "Слэк, слэк..." А когда уж работаешь, работа из тебя душу высасывает. Хорошо, он домой посылал немного, сам недоедал, недопивал, - только так и удалось сколотить какие-то деньжонки. А не урезывать себя во всем, разве отложишь хоть пенни? Здешних заработков еле хватает на пропитание.

И что только эта страна делает с человеком! У себя на родине он был первый мастер, артист, можно сказать, в меСельном деле. Его изделия славились на всю округу. Правда, новую мебель ему заказывали редко. Чаще всего приходилось возиться с рухлядью, циклевать и заново полировать старые шкафы. Что ж, местечко бедное, кому там нужна порядочная мебель? Но уж когда попадалась в руки настоящая работа - новый комод для молодой четы, новый гардероб или письменный стол для помещика, - о, тут Хаим показывал, чего он стоит! "Это работа Хаима-весельчака", - говорили таким тоном, каким говорят: "Это павловская мебель". Сколько сил, сколько души вкладывал он в свою работу! А здесь? Стоишь с раннего утра до позднего вечера в этой чертовой мастерской и строгаешь, строгаешь доски... Ни ума эта работа не требует, ни смекалки, ни души, ни сердца - ничего! Только и слышишь: "Скорее!

Хари ап!" - и больше от тебя ничего не надо.

Что будет с детьми? - спрашивает Гнеся. А здесь что их ждет? Еще станут, не дай бог, такие же, как здешние.

Там они растут славными ребятишками, Берл хорошо учится, младшие тоже удались, тихие, послушные, воспитанные.

"Люди их благословляют, - пишет Гнеся. - И правда, хоть молись на них, такие они добрые, славные..." А здешние дети? Уличное хулиганье, наглые, дерзкие. Отца с матерью не признают, старших не уважают, делаю! что их душеньке угодно!

А одиночество! Кто здесь слышал о Хаиме, кто его знает?

Дома каждому было известно, что "Хаим-весельчак - это Хаим-весельчак". Искусным мастером называли его, а это что-то да значит. Хоть и мастеровой, а все-таки не последний человек в местечке. Его любили в компании, на все праздники приглашали, он в симхас-тойре [Симхас-тойре - еврейский религиозный праздник, во время которого принято веселиться и плясать] у первого богача, у Нейцайта, отплясывал вместе с самыми уважаемыми людьми. И не честь была ему дорога, - за честью он никогда не гнался, - просто он чувствовал себя человеком.

Он был кем-то. А здесь он кто? Никто. Песчинка на морском берегу. Хаим? Что за Хаим, кто такой Хаим? Не знаем и знать не хотим. Да он уже и не Хаим - он Хейман.

Даже имя свое потерял, Хейманом стал на старости лет!

Но хуже всего то, что человек теряет здесь самого себя.

Нечего греха таить, он уже не тот, что бывало. Безбожником он, сохрани господь, не сделался и социалистом тоже, поста в судный день не нарушит, а все-таки он не прежний, веры прежней нет. Дома он жил по завету: бог дал день - даст и пищу. Никогда не горевал и не страшился завтрашнего дня, наоборот, всегда, бывало, твердит Гнесе: "Не бойся, господь наш отец, детей своих не оставит". А здесь?