Наша жизнь с господином Гурджиевым

Пришёл день первой публичной лекции. На первом этаже дома г-н Гурджиев устроил буфет: чай с небольшим количеством сахара, очень сладкий чай с сахарином и маленькие самодельные печёные сладкие трубочки, являвшиеся очень большой роскошью. Стулья были снесены на верхнюю веранду, для создания подходящей аудитории.

В тот самый день г-н Гурджиев вверг Петрова, одного из своих любимых учеников, в сильное внутреннее переживание, невероятно потрясшее его. За полчаса до начала лекции этот сильный здоровый мужчина пришёл в нашу комнату и начал в отчаянии рыдать. Мы с женой пытались его успокоить. Тем временем за нашим занавешенным окном, выходящим на веранду, начинала собираться публика.

Первую лекцию читал Успенский, и она была превосходно донесена до публики, которой было больше, чем мы ожидали. За этой лекцией последовала другая, «Луч творения», написанная и прочитанная Петровым, чьё внутреннее состояние легко можно было себе представить. Тем не менее, он выступил безупречно.

Среди публики в этот вечер был дьякон церкви староверов, который, возможно, пришёл проверить, не было ли здесь антихристианской ереси. Он слушал очень внимательно, но, наверное, удовлетворённый, не посетил больше ни одной лекции.

Также присутствовал генерал царского штаба, профессор военной академии, в которой люди гордились своей способностью читать лекции. Он восторгался нашими лекциями и был изумлён тем, как Петрову удалось вызвать в аудитории такой живой интерес столь «сухим философским материалом», как он выразился. В тот вечер г-н Гурджиев взял с собой Петрова в ресторан. Это была большая награда в то время – возможность поговорить с г-ном Гурджиевым наедине. Это был ещё один случай, когда учитель заставил человека сильно переживать, но ученик с готовностью стерпел. Г-н Гурджиев никогда не оставлял это незамеченным.

Следующая публичная лекция была назначена на грядущее воскресенье, и мы ожидали её с большим нетерпением. Мы надеялись, что будет выступать сам г-н Гурджиев. Мы думали, что можем услышать что-то, чего мы ещё не слышали, может быть даже что-то о сверхъестественном. Наш интерес к магии и всяким другим феноменам подобного рода ещё не утих в те дни. Мы надеялись, мы ждали… но снова г-н Гурджиев заставил нас помнить нашу цель и почему мы здесь были.

В четверг везде в Ессентуках были развешаны объявления, сообщающие, что пройдёт лекция общеизвестного «доктора Чёрного». Другими словами, лекциям придавали особо подозрительный характер. Репутация «доктора Чёрного» как шарлатана была хорошо известна из сатирических стихов, опубликованных в брошюрах того периода, под названиями «Судебный процесс Яна Гуса» и «Дурной вестник доктор Чёрный». Но возможно, что такого доктора не существовало, потому что его никто никогда не встречал.

Для чего это делалось? Почему вначале в Санкт-Петербурге г-н Гурджиев сказал Успенскому, что встреча состоится в модном дамском салоне? А когда пришло время, Успенский узнал, что, несмотря на договорённость, встреча произойдёт в школьном классе. Почему было нужно создавать иллюзии для Успенского? Почему было нужно для меня, новичка, организовать встречу в столь сомнительном кафе на Невском? Почему сейчас этот «доктор Чёрный»? Почему с самой первой встречи для будущих учеников всегда намёк на шарлатанство?

Всё это можно объяснить только решимостью г-на Гурджиева заставить нас работать, помнить нашу настоящую цель. И если она серьёзна, то должна оставаться неколебимой, несмотря ни на какие действия с его стороны. Учителя обычно окружают себя атмосферой большой серьёзности и важности – для создания у новичков хорошего впечатления о них. С г-ном Гурджиевым было всё наоборот: новому человеку всегда демонстрировалось всё, что может отвратить, или даже испугать. У новичка была возможность встретиться с г-ном Гурджиевым и поговорить с ним, но тут же неожиданно появлялось некое препятствие, которое нужно было преодолеть. С другой стороны, г-н Гурджиев никогда не позволял новичку уйти с пустыми руками, если он пришёл с истинными вопросами и говорит о чём-то, что для него по-настоящему важно.

Пришло следующее воскресенье, когда лекции читал Успенский. Во время перерыва на чай к г-ну Гурджиеву подошёл пожилой человек с длинной бородой. Он спрашивал о йогах. Это был человек, поверхностно интересовавшийся индийскими учениями. Г-н Гурджиев сделал вид, что он даже никогда не слышал о названиях различных йоговских методов. Тогда этот интеллектуал начал важно рассказывать о «хатха-йоге» и прочем, но г-н Гурджиев быстро его прервал, сказав: «Хорошо, но моя йога называется айда-йога». Нет необходимости говорить, как изумлен, был интеллектуал, услышав о новой йоге. Он ничего не понял. Однако г-н Гурджиев выразил, таким образом, идею, полную смысла, но смог ли тот ухватить её?