Наше неушедшее время

Вернувшись в Москву, я стал листать изданную в Амстердаме книгу Евгения Александровича Гнедина[113], старшего сына Парвуса. Когда-то, во время встреч с ним у Ерофеева, я слушал его рассказы о работе в «Известиях», в Наркоминделе, о тюремно-ссыльном периоде его жизни, с 1939-го по 1955-й, когда его допрашивал Берия, а избивал начальник Особой следственной части НКВД Кобулов. Еще больше мы говорили о статьях, которые Гнедин, каким-то чудом оставшись в живых, публиковал в «Новом мире».

Он отца не знал, видел его в последний раз в четырехлетнем возрасте, когда мать, разойдясь с Парвусом, вернулась из Германии в Россию и поселилась в Одессе. Фамилию «Гнедин» он взял будучи уже взрослым.

В мемуарах Гнедина я раньше мало обращал внимания на первую часть: «Дело о наследстве Парвуса». Теперь прочитал ее внимательно. И нашел, что́ искал. Гнедин, оказывается, встречался с Марией Шиллингер.

Парвус скончался от сердечного приступа 12 декабря 1924-го. Было ему пятьдесят семь лет. Слух о его несметных богатствах не оправдался. Но все же он оставил пароходство, издательство, научный институт и научную библиотеку, виллу под Берлином, участок земли в Швейцарии и, разумеется, автомобиль.

Сразу же выяснилось, что детей, от разных женщин, у него было немало. Но наследниками признали лишь его стенографистку, которая добилась оформления брака с ним, уже когда он был близок к уходу в лучший мир, а также ее шестилетнюю дочь и сына от первого брака – Гнедина. Гнедин получил три восьмых наследства и отдал Советскому государству.

Письма Парвуса проплыли с Марией Шиллингер полмира, чтобы оказаться на юге «Черного материка». Теперь они проделали со мной обратный путь, перелетев из Кейптауна на родину того, кто их писал.

Винфред Шарлау и Збигнев Земан горько жаловались на скудость документальных свидетельств:

«После смерти Гельфанда его сын вместе со своими друзьями устроил в его шваненвердерском доме настоящий обыск. Они искали политические документы, но не нашли ничего. Вполне вероятно, что перед смертью Гельфанд уничтожил все документы. Лишь после последней войны в Берлине было найдено небольшое собрание его деловых бумаг. Значительное число документов должно было также находиться в Копенгагене, но у молодого английского ученого, работавшего недавно в архивах датской столицы, сложилось впечатление, что и здесь была проведена целенаправленная операция по их уничтожению. Эти факты несомненно свидетельствуют о том, что Гельфанд стремился сохранить в тайне все обстоятельства своей жизни и своевременно “замести следы”».

Перед смертью, считали эти авторы: «Ему оставалось сделать еще две вещи. Во-первых, жениться на своей секретарше – молоденькой баварской девушке, которая впоследствии предпочитала не вспоминать об этом кратком эпизоде в своей жизни. И, во-вторых, позаботиться об уничтожении своих частных бумаг – похоже, что их пепел был развеян по шваненвердерскому саду».

Письма, найденные в Кейптауне, при такой общей скудости документов, могут помочь понять этого человека, те бурные страсти, которые кипели в нем самом и вокруг него. Он писал о своих разъездах, о людях, с которыми встречался.

Ряд писем относится к особенно интересному периоду: 1916 и 1917 годам. Но работа над ними требует больших усилий. Они носят очень личный характер, и упоминания событий общественно-политического характера даются вскользь. Очень лаконично. «Любимой Марии» не надо было объяснять. Но теперь, почти через сто лет, разобраться трудно.

По словам Гнедина, он все же нашел тогда, сразу после смерти отца, какие-то документы, привез в Москву и сдал в Институт Ленина.

А сколько разведок следило за Парвусом во всех странах, где он бывал! В Германии. В России – и до и после революции… Где-то ведь все это таится. И документы о той роли, которую сыграли (или не сыграли?) деньги кайзеровской Германии в российских событиях 1917-го?

В изданной в Петербурге книге «Вокруг Сталина» появилось и такое свидетельство: «Псевдоним “Молотов” в начале ХХ века (т. е. раньше, чем В.М. Скрябин) имел известный деятель международного социал-демократического движения, сотрудник газет “Искра” и “Заря” А.Л. Парвус».

Моя кейптаунская находка стала известна и в Америке. В русской эмигрантской газете о ней говорилось, но под заголовком «Злой гений Ленина»[114].

Карьера Черчилля началась тут

Хотел я писать о русских добровольцах – тех, кто помогал бурам в Англо-бурской войне. Но решил не повторяться: о русских добровольцах мы с Ириной Филатовой уже давно издали книгу, она вышла и в Южной Африке.

И вдруг подумал: а кто был на английской стороне той войны? Оказалось – даже знаменитые, всемирно известные.

Конан Дойл обратился в призывную комиссию, просил зачислить его в кавалерийскую часть. Но ему отказали: из-за здоровья и возраста. Тогда он стал военным корреспондентом.