Наше преступление

въ голову, причиняя страшныя страданія, Иванъ про-должалъ кричать. Такъ крикнулъ онъ разъ двадцать и изнеможенный притихъ на постели, когда за Ка-териной уже давно захлопнулась дверь. Голова его втянулась въ плечи, лобъ вспотлъ и все тло плот-не и грузне размстилось на постели, точно при-липло къ ней. Дышалъ онъ рдко и тяжело, всхлипы-вая какъ-то. «Ползетъ... — сказалъ себ Иванъ и вну-тренно прислушался. — Ползетъ... ползетъ...», повто-рилъ онъ. Отъ отмершей, холодной правой половины его тла на живую, дьппащую и чувствующую, на-ползали мурашки и равномрно, медленно ползли, ма-ло-по-малу захватывая и эту живую половину...

И Ивану показалось, что онъ лежитъ на ровномъ пеобозримомъ пол и что онъ такъ же громаденъ, какъ это поле, и что его раскинутыя руки и ноги давно приросли къ этому полю; на нихъ уясе тихонько покачивается невысокая травка, хотя она такъ дале-ко, что видть онъ ее не можетъ, какъ не можетъ видть своихъ рукъ и ногъ, но знаетъ, что она тамъ выросла, и самъ онъ весь медленно, но врно Ъриро-стаетъ къ земл и это громадное поле и онъ — одно и то же и по немъ — полю, медлепно, важно шествуютъ, блестя глянцевитыми, круглыми, • рыжеватыми голов-ками несмтныя полчища крупныхъ, величиною съ кузнечика, муравьевъ, и эти наскомыя своими без-численными ножками щекочатъ его тло. Онъ все хо-четъ согнать ихъ, но все новыя и новыя несмтныя полчища, не обращая на него никакого вниманія, по-прежнему медленно и ваяшо шествуютъ...

«Да вдь я — поле», догадался Иванъ и уже боль-ше не замчалъ муравьевъ. Онъ уже никого изъ род-ныхъ не видлъ и не узпавалъ. Зрячій глазъ его остановился и безъ всякаго выраженія неподвижно глядлъ передъ собой; дыханіе вырывалось у него съ шумомъ, и въ груди, по народному выраженію — «заговорилъ хорохолъ»_г еіапвка^ак.ги

Опять пришелъ невидимый и близкій, тотъ, кото-рый нриходилъ давеча дважды и ісотораго оба раза спугнули. Теперь Иванъ зналъ уже, что онъ ближе всхъ къ нему, ближе матери, жены, братьевъ, почти то жб, что и онъ самъ; разница была только въ томъ, что этотъ невидимый и 'близкій все торопился уйти, а уйти онъ могъ только съ нимъ, съ Иваномъ, а ему, Ивану, уходить не хотлось, ему до смерти жаль было разставаться, но съ чмъ и съ кмъ разста-ваться онъ не сумлъ бы сказать, и ему предстояла дорога и страшно пускаться въ эту невдомую дорогу и потому хотлось помедлить еще хоть одну минуту, хоть одну лишнюю секунду, но опъ уже зналъ, что этотъ близкій возьметъ верхъ и путь съ нимъ неиз-бженъ, какъ сама смерть, и вотъ невидимый схва-тилъ его за одежду и настоятельно щепталъ: «Ну, што-жъ, іготовъ? пора, пойдемъ, ждутъ!»

Иванъ ,съ испугомъ и отчаяніемъ вырывалъ у него свою одежду, но тотъ, уже не спрашиваясь его, та-щилъ^. И между ними завязалась ожесточенная борьба.

— Оправляется, жаланный, — покачавъ головой, безъ слезъ промолвила Акулина, строго погрозила гла-зами всхлипывающимъ дтямъ, осторожно, съ молит-вой скрестила костенющія руки на груди умирающаго и, вставъ лицомъ къ прившенному въ углу почернв-шему образу, начала шептать молитвы. Елена, Маша и Аонька тоже стали креститься.

Катерина вышла изъ больницы ровно въ четыре часа, а въ исход пятаго Иванъ вдругъ рванулся и затрепеталъ на кровати. Невидимый и близкій, уб-дившись, что Иванъ добровольно не уходитъ, силой сталъ т ащить его, и это было самое страшное мгно-веніе въ яшзни Ивана. Въ отчаяніи и ужас онъ боролся изо всхъ силъ, но невидимый и близкій оказался куда сильне и одоллъ и вырвалъ Ивана. И, уже выходя совсм№№а^1>е*ап>_вша2ГШ'Ь^и' 122

мый и близкій былъ никто другой, какъ онъ самъ, его духъ и удивленію его не было предла...

То, что минуту назадъ называлось Иваномъ, те-перь. вытянувшись во весь огромный ростъ, съ от-крытымъ удивленнымъ ртомъ и остекленвшимъ, ис-пуганнымъ глазомъ лежало на кровати, прикрытое одяломъ.

XXII.

Иванъ умеръ въ субботу. Два часа спустя скон-чался и парень съ перерзаннымъ горломъ.

Трупы ихъ вынесли въ мертвецкую, находившуюся во двор. Трупъ Ивана положили на большомъ, длин-номъ стол, посреди мертвецкой, а трупъ зарзаннаго парня у стны на деревянную койку.

Въ восісресепье утромъ туда пришелъ уздный врачъ — старый, армянскаго типа* господипъ, съ ко-роткими, сдыми бачками, подстриженными въ вид сосисекъ.

Съ нимъ былъ слдователь, лысый ординаторъ больницы и два фельдшера.

Сдой господинъ, осдлавъ горбатый носъ ріпсе-пег въ золотой оправ на черномъ шнурк, съ бумагой и карандашемъ въ рукахъ, расположился въ святомъ углу, подъ болыпой иконой, у столика, передъ запы-леннымъ и закапаннымъ воскомъ, болыпнмъ церков-нымъ подсвчникомъ съ толстой, блой свчей, на которой виднлось овальной формы изображеніе въ краскахъ какого-то святого. Передъ изголовьемъ трупа Ивана въ камин весело потрескивали разгорвшіяся дрова, красноватымъ пламенемъ освщая часть гряз-наго, залитого водою пола.

Одинъ фельдшеръ въ бломъ халат, черноглазый, съ оливковымъ цвтомъ лица, съ тонкими, черными усиками, франтовато завитыми въ колечки, острымъ, неболыпимъ ножемъ рзалъ трупъ Ивана, другой по-

№№№.еІаП-Ша2аШ.ги

. 123 '