Наше преступление

— Разбой, прямо, разбой середь бла дня. Въ незамиренной сторон живемъ... — говорилъ пере-пуганный и возмущенный работникъ, когда разгоря-ченная лошадь, промчавъ его съ хозяиномъ черезъ дервню и мостъ, пошла въ гору къ усадебк старика неровной, сбивающейся рысью, безпокойно поводя уша-ми и кося глазами по сторонамъ, каждую минуту го-товая снова вскинуться и снова понеети.

— По розг-матушк соскучились. Она бы живо на мсто предоставила! А то ишь што вздумали. И за што? Чмъ помшали? Да виданное ли дло?!

Никому ни проходу, нп ^^^^щ.._еIа^н-ка^вк⁰⁽^и

189

вались... Хошь н живи! Какая это жисть?!.. И чего начальство смотригь?

Видъ хозяина съ непокрытой головой, съ разв-вающимися отъ быстрой зды длинными, блыми во-лосами и бородой возбуждалъ въ его сердц жалость и еще бблынее озлобленіе противъ озорниковъ.

Н совсмъ ещ оправившійся отъ перепуга ста-рикъ н проронилъ ни слова. Его поражало и совер-шенно сбило съ толка мужицко буйстйо и, тмъ бо-ле, буйство, учиннное надъ нимъ, Степаномъ Мар-келычемъ, котораго вс крестьяне въ округ н мо-гутъ не знать, ибо здсь онъ родился, здсь и соста-рлся, никакой змли, кром трехъ десятинъ усадьбы, не иметъ и никогда больше п имлъ, всегда во всю свою жизнь никогда н ссорился съ крстьянами и, наоборотъ, по мр возможности, приходилъ къ нимъ на помощь.

Отецъ его былъ чистокровный крестьянинъ-сиби-рякъ, внушившій сыну любовь къ мужику, къ его тяжкой дол и передавшій непримиримую ненависть къ патентованнымъ «угнетателямъ» его, т.-е. къ пра-вительству и дворянству. Но Степанъ Маркелычъ за-мтилъ, что съ провозглашенімъ «свободъ» мужикъ по-казалъ такую дикую злобу и нетерпимость ко всмъ, кто не его масти, кто выше го поставленъ по своему матеріальному и общественному положеню, что жить въ незащищенной никмъ деревн стало невыносимо.

«Что-жъ, — думалъ Степанъ Маркелычъ, — давили, угнетали, глушили все человческое, держали въ безпросвтной тьм... Теперь народъ. одичалъ ' и мститъ всмъ господамъ. Гд-жъ ему разобраться, кто его другъ, кто врагъ? Винить го за это нельзя. А вотъ они-то, властители и, попечители наши, что думали, чего смотрли? Вотъ и дождались, что даже людямъ ни въ чемъ неповИннымъ яшть стало не вмоготу»...

И старикъ, позабывъ о мужикахъ, ругалъ въ душ

Въ телг у Мирона сиалъ Дминъ и дремалъ съ своимъ сазаномъ под$ мышкой Рыжовъ. Миронъ, се-годня особенно воспылавшій любовью къ своему куму, еще въ предмсть передалъ вожжи Рыжову, а самъ переслъ въ телгу къ Леонтію, чтобы ылить пе-редъ нимъ дупіу и всласть наговориться. Дорогою они бесдовали обо всемъ и хотя іплохо понимали другъ друга, но такъ расчувствовались, чте много разъ принимались цловаться и даже всплакнули. Ихъ изліяніямъ не помшала даже погоня за стари-комъ Степаномъ Маркелычемъ, только Миронъ, уви-двъ опередившую ихъ «барскую» каріолку, замтилъ, что господъ всхъ бы давно надо передушить, а ихъ землю и добро раздлить, потому что теперь «слобода пошла», съ чмъ вполн согласился и Леонтій.

Какъ разъ на ту пору кумовей обогналъ ихъ одно-селецъ, который стоялъ въ телг съ вожжами въ рук и размренно, какъ молотятъ цпомъ, хлесталъ кнутомъ свою кляченку. Та, какъ гусь, вытянувъ свою тонкую, вспотвшую шею, то часто и мелко се-менила своими косматыми ногами съ маленькиМи ко-пытцами, то пускалась вскачь, а хозяинъ все продол-жаль размренно нахлестывать.

— А, Митька Косой, — сказалъ Леонтій, отры-ваясь на мигъ отъ душевнаго разговора. — Знаешь, кумъ, ёнъ у меня изъ оска четыре жердины скралъ, Митька-то... весь бскъ разорилъ... Ей-Вогу, кумъ. — Говоря это, Леонтій чуть не заплакалъ отъ причи-ненной Митькой порухи его добру. •>

—Хотлъ въ контору притянуть... и свидтели набивались... да я... Богъ съ имъ, кумъ... я эстими длами не займаюсь... штобы тамъ по судамъ... да по конторамъ... чужого намъ не надо, а... гд наш пе пропадало... слава Те, Господи, проживу... не мы

людямъ кланяемся, а намъ люди кланяются... Врно говорю?

— Врно, —подтвердилъ Миронъ, какъ подтвер-ждалъ всс то, что высказывалъ Леонтій, и, въ свою очёредь, Леонтій соглашался ршительно со всмъ, что говорилъ кумъ Миронъ.

— Только обидно, кумъ... у своего у брата, у му-жика... кабы у богатя...

Здоровенный Миронъ лежалъ на спин поперекъ телги, свсивъ болтавшіяся ноги, часто моргалъ гла-зами, щелкалъ блым,и зубами и повторилъ:

— Да... кабы у богатя... Слышь, кумъ, што я теб скажу-то...

Но разогорченный Леонтій не расположенъ былъ слушать, а хотлъ самъ говорить. •

— Ну, не обидно ли, кумъ, у своего у брата, у-мужика?.. Ежели бы у богатя, али у кого изъ гос-подъ... ну тамъ и Богъ веллъ...

— И веллъ... веллъ...

— Вотъ братъ Егоръ, што въ Питер живетъ... сказывалъ, все начисто у господъ надоть отобрать и грха не будетъ... Слышь, все у ихъ надоть отобрать, * кумъ... одолли, все на ихъ работаемъ, а сами съ го-лоду пухнемъ, кумъ...

— Отобрать... все...

— Баринишки-то ничего не длаютъ, а какъ жи-вутъ! Кабы мужику такъ-то... А то безъ разгиба, кумъ... А какое наше житье? Хлба не пошь вволю... Слышь-ка, рази это порядокъ?

— Непорядокъ... н-...