Наше счастливое время

– Ну а теперь давайте о настоящем… Я решил стать лицемером. Одно только слово «верующий» вызывает тошноту, но я все же решил попробовать им стать. Если буду жив до Рождества, приму крещение, для этого начал изучать катехизис. Есть у нас тут один человек – отец Ким. Вы, наверно, слышали, что наши смертники отказывались от обеда и молились за его исцеление, а он возьми и поправься и стал опять приходить. Голова у него облысела, и он исхудал, но заверил нас, что окончательно выздоровел. Что тут началось! Все на уши встали, якобы чудо произошло… Вот многие и вызвались изучать основы христианства. Даже я впервые в жизни задумался о чудесах. На прошлой неделе сестра Моника писала в письме, что, когда камень превращается в хлеб, а рыба в человека – это фокус, а вот когда человек преображается – это чудо… Я хоть и не верю в подобные перевоплощения, но мне вдруг захотелось проверить, сможет ли случиться, что такое никчемное существо, как я, заживет другой жизнью. Я ведь тоже безбашенный.

Не ожидала я от него такое услышать. А когда под конец он добавил, что тоже малость ненормальный, мы снова схватились за животы.

– Однако вам же наплевать на все эти разговоры про религию, поэтому я больше об этом не буду. Это же будет честно? Я тоже не люблю оставаться внакладе и другим не желаю.

– Хорошо, – ответила я. Видно, Юнсу помнил все, о чем я говорила ему в прошлое посещение, раз в точности повторил мои слова.

– После прошлого вашего визита, вернувшись в камеру, я немного размышлял, и мне показалось, что на самом деле не так уж и плохо вести настоящие разговоры. Я тоже не знаю, что это такое, но, думаю, можно попробовать. От вас я впервые в жизни узнал о существовании правдивого диалога и притворства. А еще благодаря вам я впервые столкнулся с тем, что даже с университетским дипломом и возможностью учиться искусству в удивительной Франции, при профессорском звании и при деньгах можно оставаться несчастным человеком…

Он внимательно посмотрел на меня. Его сочувствующий взгляд словно бы просил прощения. Я молча усмехнулась. Все мои друзья твердили одно и то же: «Какого черта, ну чего тебе не хватает?!» Мать тоже так говорила. И братья. Только один человек не говорил этого – тетя Моника. Она только иногда ворчала себе под нос, что бедность богатых гораздо страшнее.

– У меня это не укладывается в голове. Я таких ненавидел, думал, что эти зажравшиеся твари – ой, сорри, – эти люди уже всё поимели от жизни, так что и жалеть об их смерти не стоит… Я даже представить не мог, что молодая женщина, которая не знает ни в чем отказа, может пережить… подобное…

Юнсу помолчал, переживая за мою реакцию. Он так и не смог произнести это слово «изнасилование» и, немного помявшись, продолжил:

– Никак не верилось, что вы хотели покончить с собой.

Похоже, он говорил искренне. Его взгляд был полон сочувствия. Я впервые встретила такое сострадание к себе от мужчины. На мгновение он опустил голову.

– Только после встречи с вами я узнал, что женщина из элиты, живущая в одном со мной мире, просто в другом его уголке, мучается и жаждет смерти. И богатые могут страдать, а высокообразованные могут многого не знать… Я – мужчина, и я впервые осознал, что… насилие… над женщиной – это еще более жестокий поступок, чем убийство. Вернувшись тогда к себе, я еще несколько дней бормотал себе под нос, что виноват, и вместо того мужчины просил у вас прощения. И после того как я смог повиниться перед вами… Я подумал о погибшей в тот день… семнадцатилетней…

Он умолк, поднес руки в отливающих металлическим блеском кандалах к губам и спрятал в ладонях свое лицо. Его закованные руки всегда были сложены вместе, отчего создавалось впечатление, что он молится.

– Правда… мне ужасно жаль. Я знаю, что этими запоздалыми извинениями прошлого не вернуть… Но на самом деле я сожалел от всей души. Если бы только я мог искупить свой грех, хоть для этого потребовалось бы и умереть… Я бы пошел на это десятки раз. Когда прокурор, рыча, разносил меня в пух и прах, я не чувствовал ни капли раскаяния… Я не собирался просить прощения, даже если бы меня повесили прямо там… А теперь мне внезапно стало ужасно жаль, и это произошло само собой…

Он закрыл глаза. Из-под ресниц текли слезы. Могу заверить, это не выглядело пошло. У меня и в мыслях не было читать ему нотации, но этот искренний монолог привел в смятение мою душу. Мне было все сложнее считать, что тот Чон Юнсу – главное действующее лицо в деле об убийстве в районе Имундон, о котором я искала информацию в Интернете, – и этот Чон Юнсу, с которым я сейчас встречаюсь, – один и тот же человек. Порой на наших встречах меня преследовала мысль: мог ли он на самом деле изнасиловать девушку и убить человека? Мы сидели с ним лицом к лицу, улыбаясь и попивая кофе, а сердце у меня болело. Конечно, звучит глупо, но я хотела спросить его: «Неужто ты не мог не делать этого?» Совсем как тетя Моника, бывало, спрашивала меня, пристально глядя мне в глаза: «Тебе обязательно было так поступать?»