Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену

– Не думаю, что кто-то готов платить… В России за последние полвека действительно появилась музыка, исполняющаяся под аккомпанемент электрогитар и барабанов, но я бы не сравнил ее с той музыкой, что аналогичным образом исполняется в Англии, Америке или во Франции. Наш рок получился не совсем таким, каким я хотел его видеть. Когда-то я думал, что в России появятся группы, сравнимые с «Битлз», с Джимми Хендриксом… Я говорю о похожем эмоциональном заряде и качестве музыки. С блестящей рок-музыкой у нас, в России, не очень сложилось. Раймонд Паулс в этом смысле может дать солидную фору всем нашим так называемым исполнителям рока. Не скажу, что являюсь большим поклонником Паулса, но технически у него мелодии красивые.

– В «Аэростате», посвященном ушедшему Илье Кормильцеву, ты назвал его «лучшим поэтом русского рока» и сказал еще массу проникновенных слов. Это мемориальная речь на смерть друга или на сто процентов истинные твои мысли?

– Нет, это не мемориальная речь. Илья на самом деле писал невероятные вещи. В лучшую пору их сотрудничества со Славкой Бутусовым они так действовали друг на друга, что получались гениальные песни. Я этот «Аэростат» записал только потому, что заметил: когда после концертов мы сидим с группой в моем номере, что-то играем, в основном «Сказки братьев Гримм» Петра Мамонова (это дзенский альбом абсолютно), у меня иногда возникает настроение послушать Высоцкого или «Наутилус Помпилиус». Я его слушаю и понимаю, что невероятной красоты и цельности, хотя и мрачности, иногда чудовищной мрачности у этой группы композиции. Среди песен «Наутилуса» есть 15–20 таких, где я замечаю то, что и мне присуще, что и в моей душе есть. Илья со Славкой очень точно отразили определенный взгляд на жизнь. Преклоняюсь перед тем, что они сделали. А месяц назад я понял, что должен записать про них передачу.

– В феврале следующего года исполнится 20 лет со дня гибели Александра Башлачева. В 1988-м ты в масштабном поминальном концерте в «Лужниках», посвященном ему, не участвовал, и многие тебя тогда за это укоряли. Предполагаю, особенно при твоем отношении ко времени и датам, что и сейчас, если затеют некий подобный проект, ты вряд ли на него подпишешься.

– Я Сашку любил тогда и продолжаю любить сейчас вне зависимости от его творчества. Я не оцениваю сделанное Башлачевым. Это – не мое, это – другое. Могу лишь снять перед этим шляпу. Что касается мемориалов, то если бы наши так называемые рокеры меньше отмечали дни смерти и больше – дни рождения, думаю, было бы лучше.

– Как ты воспринял сообщение о смерти Ельцина?

– Отнесся к этому факту по-христиански. Он много чего сделал. Когда Ельцин находился у власти, мне не все нравилось. Но он ведь в последние годы от власти отошел. «Аквариума», к слову, едва ли не впрямую коснулось известие о смерти Ельцина. В день траура у нас был запланирован концерт в Саратове, который до последнего момента находился под угрозой отмены. Выступление все-таки состоялось. Мы договорились о минуте молчания во время концерта.

2008 год (зима)

– Опять пошли усиленные разговоры о возрождении питерского рок-клуба, причем теми же людьми, что когда-то и рулили в этой организации…

– Желаю им счастья. Думаю, чтобы новый рок-клуб удался, ФСБ должна принять в нем самое деятельное участие.

– Одно время казалось, что ты почти перебрался в Москву, но сейчас опять все твои поездки начинаются и заканчиваются в родном Петербурге?

– В Питере я провожу пять дней, от силы неделю в месяц, остальное время где-то мотаюсь. В Москве сейчас играем реже, чем прежде. Просто раньше мы часто останавливались на Остоженке, в квартире сестры моей жены, но теперь ее оттуда выселили или, проще говоря, выкинули. Дом пошел на продажу. Я пытался как-то за нее заступиться, но поделать ничего не смог.

– Даже при твоем знакомстве с первыми лицами страны, «выросшими на твоих песнях»?

– Я все-таки немножко меньше, чем московские властители, у которых имелись, полагаю, свои виды на тот дом.