Наше время такое...

Все те добрые качества, о которых я сказал выше, читатель обнаружит во многих вещах, в том числе и в романе Алексеева «Ивушка неплакучая», который представляется мне дальнейшей разработкой темы, поднятой в «Вишневом омуте», но уже с новыми героями и на новом историческом этапе. У романа, вероятно, еще будет свое продолжение, поэтому я остановился на нем лишь для того, чтобы более подробно поговорить о «Вишневом омуте» — вещи вполне законченной и по характеру письма наиболее поэтической.

Мы говорим «поэзия» и прежде всего представляем стихи, рифмованные и нерифмованные строчки стихов. Но это далеко не так. Поэзия — это нечто большее. Поэзия — это особое видение мира, когда связь вещей и человеческих судеб представляется нам в свете наибольшего обобщения. Михаил Алексеев мог бы назвать свой роман «Вишневый омут» поэмой. Он читался мной, как поэма, притом — романтическая. О новых особенностях алексеевского романтизма я скажу потом.

Страшен омут, как некое чудище, затаившееся в непролазном лесу. Женщины и дети обходят его стороной. Даже деревенские мужики не решаются заглянуть в его красновато-темные глуби. И только один Гурьян Савкин «часто подолгу засиживался на самом крутом и пугающем берегу его». Но это совсем другое дело. Деревенский богач Гурьян и сам темнее омута. Как нечистая сила, корявая и алчная, он легко вписывается в мрачноватый приомутный пейзаж.

«Омут называется вишневым, а почему — никто не знает. Самые давние жители Савкина Затона, такие, как бабка Сорочиха, не помнили, чтобы по берегам его росли вишни. Может быть, нарекли его так за темно-красный цвет, может быть, за то, что уж очень много, ежели верить легендам, людской кровушки цвета спелой вишни пролилось в вечно студеные воды омута и окрасило его».

Все, что потом произойдет в романе, а произойдет множество трагических и комических событий, будет связано с этим омутом, а потом — с веселым садом, который посадит здесь богатырь Михаил Харламов. Здесь все время будут сталкиваться две силы — темная, деспотически грубая сила Савкиных и светлая, благородно-деятельная сила Харламовых. Они, эти две силы, будут переходить из поколения в поколение — от одной войны до второй, и даже третьей — Великой Отечественной. Когда Харламов первый, молодой, светлолицый, играя богатырской силушкой, начинает корчевать лес для сада — там, где сад, пугаться уже нечего, — он похож на былинного героя. И вообще все похожи на сказку. Но вот неподалеку от него прошла молоденькая деревенская красавица Уля — прошла и загляделась, радостно затревожилась в первой любви... И отошла сказка, и началась трагедия любви, трагедия жизни. Не отдал отец Улю за Михаила, позарился на богатство Савкиных и погубил свою дочь. До боли сердечной жаль ее, когда во время венчания с нелюбимым она сходит с ума и убегает в лес. Над нею еще надругаются.

«А Михаил Харламов?

Теперь он и сам не смог бы в точности рассказать, почему остался живой, почему не наложил на себя руки. Не раз темной ночью стоял он на берегу Вишневого омута и смотрел в глаза своей смерти.

Не приняла его смерть, отошла, отодвинулась, отступила, и надолго».

Как видим, автор не дает прямого ответа на вопрос, почему Михаил Харламов — будущий садовод — не умер, как бы заставляя читателей самим задуматься над ответом. Что же, — спросим мы, — дорога была своя жизнь? Нет. Душевно сломился? Тоже нет. Наоборот, мы видим его таким, что младший Савкин, попробовавший испытать его нравственную силу, всю жизнь будет испытывать перед ним робость. Ответ в другом. Матери с детьми на руках, как правило, не накладывают на себя руки, потому что на них лежит высшая нравственная ответственность за воспитание детей, превышающая все чувства боли и презрения к жизни. Психологически Михаил Харламов находился в том же состоянии. На его руках уже был сад — его дитя, передать который на чужие руки было некому, кроме того, этому саду предстояло великое будущее. Во всяком случае в пристрастии к саду было бы легко усмотреть инстинкт собственника, но здесь, когда сад подобен свету, внесенному в беспросветную ночь, это пристрастие носит высоконравственный социальный характер. Не думаю, что такая идея жила в Михаиле Харламове сознательно, это был скорее здоровый инстинкт рабочего человека. Потом, когда вырастет и заплодоносит сад, он часто будет видеть одичавшую Улю в его тенистых уголках. Тень ее трагической судьбы потом ляжет на судьбу другого поколения, ее горе еще отзовется на сыне Михаила Харламова Николае, на его жене Фросе, прозванной Фросей-Вишенкой.