Нашествие 1812

Письмо было мешаниной из упреков, напоминаний и угроз. «Итак, между нами объявлена война. Сам Бог не смог бы воротить соделанного. Но я всегда буду готов к мирным переговорам, и когда Ваше Величество пожелаете высвободиться из-под влияния врагов Вашей семьи, Вашей славы и славы Вашей империи, Вы всегда найдете во мне те же чувства и истинную дружбу». Бонапарт утверждал, что это он первым прислал парламентера (графа де Нарбонна), прежде чем перейти Неман, но его мирные предложения были отвергнуты. «Если Ваше Величество хочет окончить войну, я готов. Если Ваше Величество решились продолжать ее и хотите установить правила на более либеральных основах, например, не считать людей в госпиталях за пленных, чтобы обеим сторонам не нужно было спешить с эвакуацией, влекущей за собой людские потери, каждые две недели производить обмен пленными по спискам, чин на чин, и тому подобных, принятых в войне между цивилизованными народами, я согласен на всё».

Балашова засыпали вопросами, он рассказал, что́ с ним было, что удалось услышать и узнать. Даву тремя колоннами выступил из Вильны на Лиду, Ошмяны и Глубокое, чтобы отрезать от главных сил Вторую армию генерала Багратиона, стоящую в Слониме; следом должен спешить Жером Бонапарт, который со своими вестфальцами занял Гродну, оставленную генералом Платовым. Но вряд ли он успеет соединиться с Даву в назначенное время: вся дорога усеяна околевшими лошадьми, верховыми и ломовыми; кавалерия сильно пострадала, обозы отстали. Говорили, что Жером отказался двигаться с места, пока не получит полмиллиона порций хлеба, говядины и водки для своих солдат; его фуражиры разоряют помещичьи имения, хотя Наполеон, по своему обыкновению, издал декрет, запрещающий грабить обывателей под угрозой расстрела…

Нежданное явление Волконского (небритого, заляпанного грязью) с донесением от Платова повергло всех в изумление: государь уже смирился с мыслью о том, что он в плену. «Как вам это удалось?» – спросил он, вскинув вверх изящные брови. В голове у Сержа замелькали картины последних дней: вот он стоит в своих дрожках, наставив пистолеты на помещика, пока два драгуна и верный Василий выпрягают уставших лошадей и заменяют их свежими; вот Платов с несчастным видом давно не пившего пьяницы бранит, трепеща усами, м… чудо-начальников, которые пригнали всех на границу, растыкали как шашки, сидели рот разинув, а теперь задали стречка; вот наши мародеры выбивают из хаты рамы и снимают солому с крыш, а Серж едет мимо: где мародеры, там французов быть не должно, дорога надежна…

– Удачей своей поездки я обязан преданности помещиков вашему величеству, – сказал он вслух. – Довольно было сообщить, что я послан русским императором, чтоб получить от них усердное содействие.

Губы Александра сложились куриной гузкой: когда тебя гладят по шерстке, это приятно.

– Я очень доволен вами, – сказал он Волконскому. – Признаюсь, что прежде я не был расположен к вам, будучи наслышан о ваших петербургских шалостях, но я рад, что вы дали мне случай изменить мое первое впечатление. Подите отдохните.

К Багратиону в Слоним поскакал ординарец с приказом идти на северо-восток, через Новогрудок и Вилейку, чтобы у Дриссы соединиться с Барклаем-де-Толли, который пока что стоит в Свенцянах. Отдохнувший Волконский наутро снова был в пути: граф Аракчеев отправил его в Динабург осмотреть крепостные укрепления и мосты и решить на месте, как распорядиться запасами провианта в случае натиска неприятеля.

* * *

У Раковской заставы переминались с ноги на ногу члены Минской рады – Ян Ходько, князь Михал Пузына и пан Сераковский. Идут, идут! Князю подали рушник с караваем и поставленной сверху солонкой. В самом деле, теперь уже ясно было слышно громкую полковую музыку, исполнявшую бравурный марш. Оркестр отступил в сторонку, продолжая играть; вперед выехали офицеры в шитых золотом мундирах, рядом трусили Людвик Каминский, председатель Рады, и уездный предводитель дворянства Игнатий Монюшко.

Офицеры спешились. Один из них, с греческим носом и слегка раскосыми глазами, подошел к встречающим, которые с поклоном подали ему хлеб-соль. Отломив кусочек и отправив его в рот, маршал Даву передал каравай своему адъютанту. Припомнив всё, что когда-то учил, князь Пузына сказал по-французски, что в лице маршала жители Минска приветствуют императора Наполеона. Даву на это ответил, что Великая армия пришла не покорять, а освобождать население Литвы.

– Vive Napoléon libérateur![10] – кричали люди, собравшиеся у Ратуши.

Женщины бросали цветы под ноги коням генералов и офицеров; городской оркестр, стоя на крыльце, играл спешно разученную «Походную песню». Но больше всего Даву был доволен тем, что минчане сберегли для французов семь с половиной тысяч пудов муки, полторы тысячи фунтов пороха, запасы овса для лошадей и лазаретного имущества для больных.