Нашествие

– Ты княгине Анастасии это не скажи. Вряд ли она сравнению обрадуется. А с нечистью тоже договариваться можно. Если её не обижать, не беспокоить – то и она вредить не будет.

Помолчал и добавил:

– Да. С лешим договориться можно, а вот с человеком – не всегда.

Ромка кивнул, соглашаясь. Сидел он впереди отцовского седла; качалась перед глазами золотая грива Кояша, убаюкивая. Рядом с отцом было спокойно, надёжно: Змей Горыныч да Соловей Разбойник напасть побоятся.

– А как я на свет появился, тятя? Нянька сказала, что меня в капусте нашли на огороде, только врёт. Откуда зимой огород?

– Ты же знаешь, что маменька родила. Сначала в животе маленького носила. Потом тебе надоело в темноте сидеть, ты и появился. Вот как брат твой, Антон. Только раньше на три года.

– Это понятно. А в животе я откуда взялся-то?

Дмитрий крякнул. Ответил не сразу:

– От нашей с княгиней нежности. Мы с маменькой тебя ждали, о тебе думали. Вот и намечтали, налюбили тебя.

– А вы всегда друг друга любили?

Князь растерянно почесал лоб.

Как тут расскажешь? Откуда начинать?

Со случайной встречи в лесу с худеньким отроком, оказавшимся переодетой княжной? С подлого убийства деда Романа, князя Тимофея?

Или раньше всё завязалось, с того, как Дмитрий стал воеводой добришской дружины. Как отчаянно бился на Калке, возглавив атаку обречённых на смерть.

Тогда придётся рассказать, что сам попал сюда случайно. И время это ему чужое. А какое – своё? Там, в будущем, никого не осталось. Родители погибли, когда Димке Ярилову было немного больше, чем княжичу – сейчас.

И выживать пришлось, как зверю степному, гонимому. На которого охоту устроили. То бежать, то огрызаться. Особо задуматься некогда было. Мотало, как тот корабль без руля и паруса – куда буря зашвырнёт, оттуда и выкарабкиваться.

А княгиня…

Сначала ведь не любовь была. Жалость к сироте, стремление защитить гонимую. Потом – уважение пришло, даже восхищение. Откуда в хрупкой девочке воля стальная, ум ясный? Поддержала его в самое трудное время. Князем настоящим стал благодаря ей: подсказывала, направляла, от ошибок уберегала, во всех делах – помощница и вдохновительница. И всё – деликатно, незаметно, чтобы мужское самолюбие не зацепить. Столько терпения, мудрости, нежности.

Князь улыбнулся. Лапушка моя, косы золотые, глаза небесные. Не храбрый воробышек, подросток неуклюжий: теперь – княгиня, хозяйка Добриша. Выступает, как лебедь белая плывёт. Головы у подданных сами склоняются в почтении. Сразу видна кровь Рюриковичей, правителей истинных, гордецов северных.

Кораблю нужна родная гавань, куда возвращаться после бурь, тяжких походов, кровавых абордажей. Борта от наросших ракушек почистить, такелаж обтянуть, сломанные ураганом мачты заменить. И – снова в путь, в стихию переменчивую, то тихую, то штормовую. Пробиваться сквозь тьму, карабкаться на волну, до неба громоздящуюся. И мечтать в том море о возвращении домой.

А дома – о море.

Усмехнулся Дмитрий. Нет конца этому походу. Пока силы имеются, пока рука крепка и конь послушен – тянет в дорогу. А смысл у дороги один – возвращение.

Кончился лес. Лошади повеселели, чувствуя близость родной конюшни, где конец пути, ячмень золотой и вода родниковая. Солнце выглянуло, погладило пальцами-лучами шлемы и кольчуги, натёрло до блеска. Город Добриш на холме, как игрушечный: невелик да уютен. Купол каменной церкви, медью крытый, сияет, словно второе солнышко.

А у дороги – княгиня стоит, держит за руку Антошку.

Выскочил из седла. Обнял, заглянул в глаза.

– Откуда узнала о приезде, Настенька? Гонца не слал, что сегодня будем.

Прижалась крепко. Прошептала:

– Чувствовала.

А про то, что неделю уже каждый день выходит встречать, потому что соскучилась страшно, говорить не стала.

Зачем?

Глава третья

К берегам Тавриды

Июль 1229 г., пролив Босфор

Золотые купола Святой Софии сияли, бросая вызов солнцу. Светило обиделось и спряталось горевать в редкое летом облако.

Любопытные волны Босфора сворачивали в узкую горловину Золотого Рога, гоня перед собой стаи жирных тунцов – и замирали, очарованные. Великий город, чудо из чудес, вставал перед ними, поражая и раня одновременно: здания и храмы ослепительной красоты перемежались чёрными проплешинами старых пожарищ…

Уже четверть века прошло с роковой весны 1204 года, когда толпы крестоносцев захватили и разграбили великий город, сердце Византии. Неделю пылала столица Ойкумены; горели дворцы и дома, торговые ряды и склады, набитые бесценными товарами. Белоснежный мрамор портиков обратился в известь, перегорев; алый порфир покрылся копотью; античные скульптуры утонули в пепле.

И лишь обгоревшая колонна Константина грозила небу чёрным пальцем, напоминая о недолговечности империй…

Винченцо, хозяин торгового корабля из Венеции, волнуясь, развернул свиток. Выдохнул радостно:

– Слава святому Антонию! Мы получили разрешение на рейс до Солдайи.

Капитан почтительно поинтересовался:

– Когда выходим, синьор Винченцо?