Нашествие ангелов. Книга 1. Последние дни

Я расправляю ткань пиджака между крыльями и по обеим сторонам от них. Белоснежные крылья проглядывают двумя полосами сквозь разрезы в темной материи, но не видно ни рюкзака, ни ремней. Пиджак достаточно велик, так что Раффи выглядит лишь слегка грузным. Он не привлечет к себе внимание — если только кому-то не слишком знакома его фигура.

Он наклоняется вперед, чтобы не сломать крылья о спинку сиденья:

—   Как я выгляжу?

Его прекрасные широкие плечи и ровную линию спины теперь подчеркивают крылья. На шее серебристый галстук-бабочка с игривыми красными завитками под цвет моего платья. Такого же цвета и его широкий пояс. Не считая грязного пятнышка на щеке, вид у него такой, словно он только что сошел с обложки голливудского журнала.

Спина выглядит превосходно, учитывая, что пиджак не скроен специально для ангела. В моей памяти мелькает образ белоснежных крыльев, развернутых за его спиной, когда он стоял на крыше автомобиля лицом к врагу в ночь нашей первой встречи, и я начинаю понимать, что значит для него эта потеря.

Я киваю:

—   Все нормально. Отлично смотришься.

Он поворачивается ко мне, и я замечаю в его взгляде едва заметную смесь благодарности, утраты и тревоги.

—   Вовсе не значит, что... до этого ты смотрелся хуже. Я хотела сказать... ты всегда потрясающе выглядел.

Потрясающе? Я закатываю глаза. Что за чушь! Сама не знаю, почему так сказала. Я откашливаюсь:

—   Может, поедем?

Он кивает, скрывая дразнящую улыбку, но я замечаю ее в глазах.

—    Езжай мимо той толпы, прямо к пропускному пункту. — Он показывает налево. — Когда охранники остановят, скажи им, что хочешь попасть в обитель. Скажи, будто слышала, что туда иногда пускают женщин.

Он забирается на заднее сиденье, приседает в тени и накрывается старым одеялом — тем самым, в которое были завернуты крылья.

—   Меня здесь нет, — говорит он.

—    В таком случае... объясни еще раз, почему ты прячешься, вместо того чтобы пройти через ворота вместе со мной?

—   Ангелы не ходят через пропускной пункт. Они летят прямо в обитель.

—   Ты что, не можешь просто сказать, что ранен?

—    Ты словно маленькая девочка, требующая ответов на вопросы во время секретной операции. «Почему небо голубое, папа? Можно спросить у того дяди с автоматом, где туалет?» Если не замолчишь, придется от тебя избавиться. Ты должна делать то, что я тебе говорю и когда я тебе говорю, не задавая вопросов и не раздумывая. Если не нравится — найди себе другого помощника.

—   Ладно, ладно. Поняла. Черт возьми, и почему некоторые так ворчливы?

Я завожу двигатель и выезжаю с парковки. Бездомные недовольно бурчат, и один из них бьет по капоту кулаком, соскальзывая на землю.

ГЛАВА 27

Я еду сквозь толпу по Монтгомери-стрит со скоростью вдвое меньшей, чем если бы шла пешком. Люди расступаются, но неохотно, и лишь после того, как бросают на меня оценивающие взгляды. Я еще раз проверяю, заперты ли дверцы, хотя вряд ли замки остановят того, кто решит разбить окно.

К счастью, мы не единственные, кто едет в машине. У пропускного пункта стоит небольшая очередь автомобилей, окруженная множеством пеших. Видимо, все ждут, когда им разрешат пройти. Проехав как можно дальше, я пристраиваюсь к последней машине.

Среди ожидающих большинство — женщины. Они чисто умыты и одеты как на вечеринку. Женщины стоят в шелковых платьях и на высоких каблуках среди оборванных мужчин, и все вокруг ведут себя так, будто это вполне нормально.

Пропускной пункт представляет собой брешь в высоком ограждении из проволочной сетки, перекрывающей улицы вокруг делового района. Учитывая то, что от него осталось, вряд ли его сложно было отгородить. Но это лишь временная стена из отдельных секций, которые соединены друг с другом, но не вделаны в асфальт. Толпе не потребовалось бы много усилий, чтобы повалить ее и пройти внутрь. Однако никто не рискует подходить к ограждению, как будто через него пропущено электричество.

А потом я вижу, что для подобной осторожности есть причина.

По другую сторону ограждения патрулируют люди, которые тычут металлическим стержнем в каждого, кто оказывается чересчур близко. Когда в кого-то попадают, раздается треск и проскакивает голубой разряд. Охрана использует что-то вроде электрострекала, чтобы удерживать людей на расстоянии. Все сторожа, кроме одного, — мужчины с мрачными, ничего не выражающими лицами.

Но среди них есть и женщина. Это моя мама.

Увидев ее, я ударяюсь головой о руль, но от этого не становится легче.

—   В чем дело? — спрашивает Раффи.

—   Там моя мать.

—   Это что, проблема?

—   Вероятно.

Я проезжаю еще несколько футов, по мере того как движется очередь.

Мама относится к своей работе куда эмоциональнее мужчин. Она пытается дотянуться сквозь сетку как можно дальше, чтобы ужалить шокером как можно больше народу. Она даже хрипло смеется, тыча опасным прибором в мужчину, который успевает отшатнуться. Весь ее вид говорит о том, что она получает ни с чем не сравнимое наслаждение, причиняя людям боль.